Полет орла

Кость левого плеча была раздроблена. Хлынула кровь горлом из-за падения в ров. На скрипучих местных телегах, в окровавленных повязках, под палящим южным солнцем и тучами жгущих, облепивших раны мух и слепней, раненые воины доставлены были в госпиталь Бухареста. Стоны, которые не могли сдержать некоторые из страдающих воинов, краткие молитвы, обращенные к высшим силам, надежда на помощь Христову, исцеление по мольбе к Богородице и святым – вот и все укрепляющие мучеников средства, более душевные, нежели физические. Так же как применения медикаментов, которых оказалось чрезвычайно мало и которые приносили незначительное облегчение. Однако перевязки, питье травяных настоев, предлагаемые местными жителями, все-таки помогали.

Тем временем русские войска, оставленные у Шумлы, несли значительные потери. Турки удачно и точно обстреливали их из французских орудий. Видя отход русских колонн, находившихся непосредственно под командованием смелого и опытного генерал-майора Кульнева, осажденные решили, что смогут превратить отступление русских в полный их разгром. Турки покинули крепость и, значительно превосходя численностью кульневский отряд, устремились за ним с воплями ярости и мщения.

Но генерал Кульнев и его солдаты проявили поразительное самообладание, организованность и смелость. Подождав шумное и разрозненное приближение турок, валивших на них с расчетом на свое численное превосходство, русские молниеносно развернулись и опрокинули врага ошеломляющим и страшным штыковым ударом. Передовые таборы османов были опрокинуты, остальные бросились обратно в крепость.

Раздосадованные неудачной вылазкой, турки на другой день вновь хлынули из ворот крепости еще более значительными силами. Им удалось на этот раз смять передовые порядки русских, рассеять казачий полк и захватить болгарскую деревню, прилепившуюся на склоне горы. Это было очень опасно для позиции русских войск. Генерал Кульнев понял: если османы успеют затащить в горную деревню пушки, то обстрел с горы будет необычайно страшен для нашего войска.

Кульнев снова повторил мгновенный разворот и штыковую атаку с фронта, грудью встретив лавину разъяренных османов.

– Бери под команду Уральский казачий полк! – крикнул Кульнев находившемуся поблизости Денису Давыдову. – И за ради Бога выбей басурман из деревни! Поспешай, не то плохи дела будут! Надеюсь на тебя как на самого себя!

Давыдов с казаками-удальцами примчался к деревне. Турки уже начали устанавливать здесь орудия. Спешившись, казаки напали на врага, беспощадно рубя саблями и стреляя из ружей. Турки не выдержали и побежали из деревни. Тогда Давыдов приказал развернуть турецкие пушки и ударить по аскерам[11] картечью. Развернутая массовая вылазка врага была сорвана. Устилая гору трупами, османы вынуждены были спешно отступить и вновь затвориться в крепости.

Надо отдать должное главнокомандующему графу Каменскому – видя этот бой, беспримерный по своей отваге, самоотверженности, но и стратегическому расчету, он испросил у государя денежной награды для Кульнева. Государь «всемилостивейшее соизволил производить выплату по тысяче рублей из государственного банка в течение двенадцати лет». А Давыдов, по представлению графа Каменского, был удостоин ордена Святой Анны с алмазами. Впрочем, вскоре своей грубостью и несправедливыми нападками Каменский выдворил Кульнева из Дунайской армии.

Следом за своим другом уехал и Давыдов, на основании пришедшей депеши о назначении его адъютантом Багратиона при штабе 2-й Западной армии.

Находясь в госпитале уже недели две, Сеславин увидел пробирающегося среди лежащих пластом страдальцев молодого офицера Елизарова, исполнительного адъютанта генерала Уварова. Он явно разыскивал кого-то и, наконец заметив Сеславина, устремился к его постели.

– Александр Никитич, слава Богу, вот и вы! Госпиталь-то какой обширный… да в разных домах… Я уж не думал, найду ли вас? Как сейчас ваша рана, не полегчала?

– Да еще сильно мозжит, – отвечал Сеславин, невольно морщась и в то же время улыбаясь посланцу начальства. – Однако кровотечение остановлено, костное закрепление сделано, но руку поднимать не могу. Да и смогу ли когда-нибудь ею действовать, не знаю.