Полет нормальный

— Не забыл, — усмешка в ответ, — а их и не будет. Сам же говорил про автоматизацию производства. Роботы делают роботов, которые делают роботов, которые выполняют все работы. Достаточно будет писать… программы, да? Ну и ещё чего по мелочи. На это хватит и представителей семей акционеров. Тем более, что развитие всего человечества им не нужно, а для продления жизни элиты интеллектуальных ресурсов хватит. Остальным…

Лесли опустил большой палец вниз…

… — надеяться можно будет только на извержение какого-нибудь супер-вулкана, который ввергнет человечество в каменный век. Всё человечество. Тогда у его остатков будет шанс снова построить цивилизацию и… повторить всё заново. Чёрт!

Карандаш сломался пополам в его руках.

— Есть мнения, — стараюсь говорить нейтрально, — что наша цивилизация не первая на планете Земля.

— Атлантида, Лемурия, — кивнул Лесли, — знаю. Боже… как же хреново-то! Жить в конце времён и знать, что если не ты сам, то твои внуки доживут до Апокалипсиса!

— Нажраться хочется, — тихо сказал он несколько минут спустя, — Знаешь, накидаться самым дешёвым виски или бурбоном — таким, чтоб аж сивухой отдавало и тошнило. Да чтоб похмелье такое поганое… Я в детстве с кузеном раз нажрался такого, у Тома, нашего конюха, спёр. Может, тогда душа болеть не будет.

— Будет, — отвечаю уверенно, — по себе знаю. Сперва ничего, побарахтался по прибытию к вам, а потом, как устроился чуть, так и накатило.

— Ха! Я только сейчас понял, что ты не Эрик Ларсен! — Засмеялся чуть визгливо Лесли, — и вообще не датчанин!

— Датчанин и даже Ларсен — правда, по матери. Врать в таких случаях не стоит… слишком уж. Но датская культура, язык и прочее — родные для меня.

— А я вот не знаю теперь, — пригорюнился собеседник, как-то очень по-русски подперев голову кулаком и положив локоть на столик, — кто я теперь и к какой культуре принадлежу. Вроде как и можно влезть в число акционеров Земли, но как-то не хочется. Смысл, если всё большим взрывом закончится? Да и в Бога верю… Может, присоединиться к твоей миссии и спасать мир от уничтожения?

Я отмолчался, да и вопрос сугубо риторический, Лесли давно уже всё решил для себя.

— … значит, с распадом СССР всё покатилось под гору? Связи не видишь?

— Вижу, как не видеть. И не хмыкай! — Скинув ботинки, вытягиваю ноги вдоль дивана — благо, купе взяли на двоих, — с распадом СССР у западных демократий отпала нужда подстраиваться под правила, введённые Союзом. Особенно, кстати, в США права и свободы урезать стали, в Европе так-то нормально жилось. Правда, навязанная толерантность…

Морщусь, замолкая.

— Вот до сих пор не верится в такую ерунду. Нет-нет! Вижу, что не врёшь! Даже понимаю примерно, зачем всё это сделано. Обществом так легче манипулировать, приучать уступать, уступать и уступать во имя мифической демократии. Если ты мужчина, если ты белый, если добропорядочный христианин… значит виновен!

— Для феминисток — потому что мужчина, — подхватываю с тоской, — для геев потому, что не поддерживаешь их или недостаточно поддерживаешь… Да, всё так. Чувство вины, и вот ты уже голосуешь за проталкиваемые законы, потому как они каким-то образом пересекаются с правами меньшинств.

— Сохранить СССР кажется самым очевидным, — пробормотал Джокер, с силой ероша волосы, — но ведь бред же! Или не бред? Двухполярный мир…

— Лучше многополярный. Не одна и даже не две Сверх Империи, а три-четыре, а лучше больше. Можно даже и как федерации.

— Разве что… но это нужно думать и просчитывать. Мне вот больше нравится скандинавская модель, хотя ты пристрастен. Но здесь и сейчас нужно учитывать имеющиеся возможности. Нужно думать…

* * *

— Наступает минута прощания,
Ты глядишь мне тревожно в глаза,
И ловлю я родное дыхание,
А вдали уже дышит гроза…[123]

Напевал Прахин, завязывая перед зеркалом галстук. Сумрачность настроения подчёркивала не только песня военных лет, но и многочисленные порезы, оставшиеся после бритья и заклеенные кусочками газеты.

— Стоило огород городить, такую комбинацию с уголовниками проворачивать. Многоходовачка какая… и всё зря! Всё! Блядь чёртова…

Оставшаяся вдовой Мильда Драуле, погоревав немного, успокоилась в объятиях… Кирова. Партийного функционера хватало на горячо любимую супругу и на любовницу.

Внешне ничего не поменялось и латышка по прежнему жила по тому же адресу, в той же трёхкомнатной кооперативной квартире, что и раньше. Всё так же ходила на работу в Смольный, и глава Ленинграда вроде бы не выделял её среди прочих работниц… вроде бы.

Попаданец, по служебной необходимости близкий к Кирову и отслеживавший судьбу желанной женщины, знал ситуацию досконально. К сожалению.

Роман разворачивался стремительно, но неожиданно серьёзно. У Максима сложилось впечатление, что любовники вроде как принюхивались друг к другу загодя, а смерть Николаева только ускорила неминуемое.