Полет нормальный

Но за ними стоят родственники, и ушлая девица, вознамерившаяся окрутить парня, столкнётся с жёстким противодействием. Особенно если она не является Юной леди из приличной семьи.

Того же Зака, несмотря на всю лопоушистость, окрутить не так просто. Прежде всего, вырос он в таком окружении, что неподобающую девицу видит издалека, как бы она не маскировалась.

Он может завести роман и даже (чем чёрт не шутит, пока бог спит!) влюбиться. Но жениться… крайне маловероятно. В таком кругу с раннего детства буквально вдалбливается понятие подходящая партия.

А главное, родственники… Попробуй только какая авантюристка затолкать в церковь или мэрию дитятко. Мигом окажется, что эта проститутка давно разыскивается полицией.

Прежде меня оберегали мифические родственники-аристократы, относительно скромные (на фоне других членов братств) средства и здоровая опаска авантюристок, выбиравших более лёгкие цели.

А теперь всё… сумма приданого вскружила головы, и вчера по дороге на тренировку отметил повышенную в несколько раз концентрацию симпатичных (или считающих себя таковыми) девиц. Они норовили попасться мне на глаза, а особо ушлые и под ноги.

Классика жанра — споткнуться вовремя, и воспитанный джентельмен непременно поймает даму, доведя её до скамейки. Не уж…

— Тяжко бедняжке, — издевался Одуванчик, которого эта ситуация очень веселила. Поганец обозвал меня Прекрасным Принцем, и едкая кличка понравилась братьям. Что называется, прикипела… надеюсь, ненадолго.

С недавних пор рассказы Зака начали печатать, и он буквально воспарил, избавляясь от вечной застенчивости и робости. Проклюнулся ехидный, злоязыкий и довольно-таки вредный тип со специфическим чувством юмора.

К его чести, Одуванчик не переходил грани, и отпуская шуточки сомнительно характера, вглядывался в глаза. Не обижают ли нас его реплики? Если видел хоть тень обиды, шутить тут же прекращал.

Ну а Прекрасный Принц… раздражает, но не обижает. На фоне принятых в братстве прозвищ не на что обижаться.

— Хорошо ещё не принц-лягушка[69], — отшучиваюсь мрачно, всерьёз думая о театральном гриме.

— Нет… лягушки будут целовать тебя! — Отшучивается Зак.

— Говорят, если убить предсказателя, то можно избежать нежеланной судьбы, — отвечаю загробных голосом, вытаскивая тупой меч у стоящего в холле рыцарского доспеха, — где колдун поганый!?

— Сие не колдун, а благочестивый алхимик! — Выпятив грудь, вылезает Джокер, — и я, сэр Лесли из манора Арканзас, беру его под свою защиту! Не бойся ничего, благочестивый алхимик Сопля из рода Одуванчиков!

— Защищайтесь, сэр Лесли из рода Джокеров!

— Драчка! — Орёт истошно Ливски, — парни, давайте вниз, Джокер с Команчем на мечах фехтовать будут!

Грозный сэр подмигивает еле заметно, и начинаем тянуть время уже вдвоём. В ход идут велеречивые эпитеты из псевдорыцарских романов — так, как мы их помним и понимаем. Пару минут спустя в просторном холле собираются все желающие.

Джок, взявший на себя роль герольда, объявляет, давясь от смеха:

— Поединок рыцарский между сэром Лесли из рода Джокеров и сэром Эриком из рода Команчей. Сии благородные сэры сошлись на ристалище из-за… ой, не могу! Щаз, парни, отдышусь… ф-фу… Из-за Сопли из рода Одуванчиков!

Братья ржут уже в голос, мы с Джокером отыгрываем суровых рыцарей, сохраняя (с трудом) невозмутимо-благородный вид.

— Сэр Эрик утверждает, что Сопля есть ни кто иной, как богопротивный колдун и потому подлежит жуткой казни — кормлению овсянкой на завтрак… и даже без бекона!

Изобразив барабанную дробь на собственном выпяченном животе (для чего Джок даже задрал рубашку), и подудев в приставленные к губам кулаки, суровым голосом добавил — весомо, будто вынося смертный приговор.

— С холодным желудёвым кофе без сахара!

Чистая отсебятина, но в струю, так что киваю, подняв руку с мечом.

— Сэр Джокер утверждает, что Сопля никто иной, как благочестивый алхимик проводящий время за молитвами и научными опытами во славу христианства. Посему он отстаивает право на бекон к овсянке, кофе из Сарацинии с сахаром из Империи Инков, и две умеренно поджаренные гренки к сему напитку! Поединок до смерти, сиречь[70] до того, как поединщики запыхаются и устанут.

Вместо щитов взяли диванные подушки и скрестили мечи. Фехтовать не пытался никто из нас — слишком опасно. Пусть мечи и тупые, но это почти метровой длины железяки, проломить такими голову можно на раз, даже случайно.

Сражаемся в киношном стиле — много звеним мечами (ни в коем случае не пытаясь задеть противника), прыгаем по диванам и креслам, и время от времени замираем в картинных позах.

— Сегодня один из нас останется лежать на песке… — с сомнением гляжу на пушистый ковёр, — на ковре этого ристалища, уби… усталый и проигравший.

— И это будешь ты, сэр Эрик! — Патетично проговаривает Джокер, прыгая на диван, — ай!

— Ушибся?

— Нормально, — отряхивается противник, вставая с пола, — моё ранение не опасно, сэр Эрик, продолжим поединок!

Прыгаю навстречу, скрещиваем мечи и пыхтим, сверля друг друга суровыми взглядами. Лесли упирается в меня подушкой-щитом, и с минуту мы просто толкаемся.