– Да. Просто мне вдруг почему-то стало страшно. Нет, мне вовсе не плохо, даже наоборот… слишком хорошо, чтобы за это не пришлось потом платить. Я боюсь, что… впрочем, что это я, господи?
– Вот именно, – довольно мрачно протянул Родион, – и вообще, никогда не думай о том, что будет завтра и уж тем более через много дней. Ведь еще в Нагорной проповеди сказано: «Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своем».
Сказав это, он вдруг резко обернулся и увидел меня.
– А, ты, Мария? Ты что? Ты хотела что-то сказать или просто так?
Я кашлянула и мило соврала:
– Просто так, босс. Просто так.
Я вернулась к каюте покойного Алика. В нескольких метрах от нее увидела Японца и второго помощника капитана, который в сопровождении двух матросов направлялся по коридору, вероятно, на звук взрыва.
– Можете так не спешить, – с холодной рассудочной язвительностью проговорил Японец, – лишние десять секунд роли уже не сыграют.
Помощник капитана повернул голову, чтобы получше рассмотреть дерзкого пассажира, но, очевидно, сочтя, что не располагает временем для мало-мальски внимательного изучения наглеца, прошел мимо, зацепив того плечом, и энергично вошел в каюту.
– Кто находился в каюте в момент взрыва?
– Я, – сказал Японец. – И…
– И еще я. – С этими словами я выступила из-за широкой спины Японца. Он недобро покосился на меня и издал носом звук, напоминающий легкое поросячье повизгивание. Я глубоко втянула ноздрями воздух – по каюте расползался легкий дым вместе с устойчивым запахом гари.
Второй помощник капитана, оглядев меня с головы до ног, углубился в осмотр места происшествия. Он заглянул в туалет и, несмотря на всю трагичность ситуации, не сумел удержать нездорового истерического смешка.
– В сливном бачке было взрывное устройство направленного действия, – сказал Японец.
– Откуда вы знаете? – подозрительно спросил тот.
– Знаю, уж поверьте. Но я не знаю того, кто и каким образом заложил туда это устройство, и уж категорически рекомендую вам заняться выяснением этого обстоятельства.
Я внимательно наблюдала за своим потенциальным врагом. Японец уже успокоился, с его широкого лица сошло выражение шоковой оцепенелости, а вместе с ним без следа испарилась та тупая и бессмысленная самодовольность, служившая замечательной ширмой, за которой скрывались черты этого, без сомнения, умного и компетентного человека (теперь это было очевидно). Не осталось ничего от хари мафиози средней руки, если не хуже.
– А что это за книга? – ткнув носком ботинка в томик, который перед своей страшной и нелепой смертью читал Алик, спросил помощник капитана, в то время как матросы вытаскивали труп из помещения туалета, то и дело морщась и гмыкая.
– Разве не видите? – спросил радикально преобразившийся Японец. – Патрик Зюскинд, замечательный немецкий писатель новой формации.
– Зю-ю…скинд? – вытянул губы колечком помощник капитана, и на его лице выступили красные пятна праведного негодования, носившего, во всей видимости, антисемитский характер. – Это еще… что?
– Хорошая книжка, между прочим, – вступила я в интеллектуальный разговор. – Роман про то, что гений и злодейство – очень даже совместные вещи. Вот этот самый, «Парфюмер». Очень нашумевшая вещь.
– Угу, – кивнул тот, – понятно.
– Хоть кому-то что-то понятно, – холодно проговорил Японец.
– «Парфюмер»… очень подходящее название для чтения в сортире, – пробормотал себе под нос второй помощник капитана, но Японец услышал. В следующую секунду это уже прекрасно осознал и сам остроумец, потому что Японец сгреб его за грудки и легко поднял в воздух так, что ноги обмякшего от неожиданности и испуга моряка повисли где-то в пяти сантиметрах от пола.
И это несмотря на то, что помощник капитана был минимум на полголовы выше своего обидчика.
– Полегче на поворотах, ясно, ты, морской краб? – прошипел Японец. – Выбирай выражения и думай о смысле того, что говоришь, тогда никто не будет покушаться на твою шею и прочие части тела.
Лицо страдальца уже начало синеть, когда я схватила Японца за плечи и, уговаривая его не бузить, начала разжимать руки. Впрочем, Японец и сам понял, что несколько перегнул палку в отношении члена экипажа, и выпустил-таки его из своих железных объятий.
Тот рухнул на диван, принялся растирать помятое горло и приводить в порядок форменный китель, на котором оторвались две верхние пуговицы. И хрипел что-то непонятное:
– А… ты… кы-хрррм… пере-мать!..
Матросы двинулись было в сторону Японца, но тот принял такую угрожающую позу, наглядно проиллюстрировав ее совершенно зверским выражением лица, что они заколебались, стоит ли вступать с конфронтацию с этим буйным пассажиром.
– Все нормально, ребята, – сказала я, занимая позицию рефери. – Брейк. У него погиб друг, он во взвинченном стостоянии, это ведь легко понять. А ваш начальник и в самом деле не выбирает выражений.
– Отведите меня к капитану, – сказал Японец совершенно бесстрастным тоном. – Я расскажу, что на его корабле сливные бачки смывают не только то, что им полагается в целях гигиены, но и жизнь пассажиров.