Полет на заре

Казалось, произошло что-то невероятное, но и это было не все. Там, в верхней точке, летчик с непостижимой быстротой вывернул самолет, сделав полубочку. Право, такого зрелища в авиации до сих пор никто не видел. Выполнить без разгона две фигуры сложного пилотажа не удавалось еще никому.

— Вот это техника! — восторженно говорили летчики, хотя, конечно, понимали, что не ради куража куролесил майор Назаров. Что-то, безусловно, стряслось с машиной. Что?

Назаров, идя уже по горизонтали, тоже ломал над этим голову. Осторожно пробуя рули, он не торопясь осматривал кабину. А когда понял, в чем дело, зло чертыхнулся: тумблер системы управления стоял склоненным к белой надписи «Электро». Майор перекинул его на включение основной системы, и самолет сразу стал послушным, как обузданный скакун.

Когда Назаров, возвратись на аэродром, рассказал о причине предпосылки к аварии, всем стало ясно, что так рисковать ему пришлось по вине какого-то нерасторопного специалиста. Очевидно, кто-то из техников или механиков, работая в кабине истребителя, забыл после проверки поставить тумблер в нужное положение, а может, нечаянно зацепил.

Майор, безусловно, тоже был виновен: перед взлетом не проверил, как этого требует инструкция, правильно ли установлены в кабине все рычаги и переключатели.

С тех пор решили: после того как летчик осмотрит и примет самолет от техника, в кабину никто не должен даже заглядывать. Одним из тех, кто строжайшим образом выполнял это правило, был секретарь партийной организации эскадрильи капитан Куницын. Он стал еще внимательнее осматривать машину перед стартом в небо и требовал этого от каждого летчика.

— Да вот Решетников скажет, как Иван у него самолет принимает, — кивнул головой в сторону одного из техников капитан Костюченко. — И сам я не раз видел…

Николай часто наблюдал, как Куницын, словно бы не обращая никакого внимания на покорно шествующего за ним старшего техника-лейтенанта Решетникова, придирчиво медленно осматривал каждую деталь подготовленного им к вылету самолета.

Однажды Костюченко не выдержал и сказал своему другу:

— А тебе не кажется, Иван, что ты обижаешь своего техника?

— Чем?! — удивился Куницын. — Я не сказал ему ничего плохого.

— Да не о том речь, — махнул рукой Костюченко. — Похоже, не доверяешь ты ему. Но он же специалист отменный. Ты его сам не раз хвалил.

— От тебя, Коля, таких слов я не ожидал, — с укором отозвался Куницын. — Помнишь, нам еще в училище инструктор говорил: верить — верь, а проверить — проверь.

— Помню, Ваня, не хуже тебя помню, — не сдавался Костюченко. — Но могут сказать: боится Иван.

— Да? — иронически взглянул на друга Куницын. Затем нахмурился и уже серьезно произнес: — А я, может, смелость в том и вижу, чтобы таких вот реплик не бояться…

Костюченко смущенно замолчал. А через несколько дней Иван удивил его еще больше. Ему пришлось выполнять полет не на том истребителе, который был закреплен за ним (его машину поставили на профилактический осмотр). Вернулся он из полета — и к майору Железникову:

— На «семерке» больше не полечу.

— Это что еще такое? Все летают, а вы с капризами!..

— А вы прежде выслушайте…

Оказывается, Куницын заподозрил что-то неладное в системе управления истребителя. Естественно, вызвали инженера, но тот не нашел в рулях никаких неполадок. «Все, — говорит, — в норме, не знаю, в чем вы усомнились». А Иван — свое:

— Нет, можете что угодно думать, а я не полечу.

И не полетел, хотя кое-кто уже подтрунивать начал над его якобы неоправданной мнительностью. Инженер вынужден был еще раз проверить все тросы и тяги, все рычаги и ролики. И что вы думаете — был все-таки дефект. Пустяковый, правда, но был. Впрочем, это еще удивительнее: тонкое, значит, чутье машины у летчика.

Словом, вот он какой, Иван Куницын. Другой, упрекни его в излишней осторожности, махнул бы рукой и полетел: не считайте трусом. А Куницын — наотрез. Крепкий у него характер.

Теперь вспоминая обо всем этом, капитан Костюченко с жаром убеждал товарищей, что авария в полете не могла произойти по вине его друга. Дескать, об этом даже говорить не стоит. И летает Куницын — позавидуешь, и выдержки ему не занимать.

Хладнокровию Ивана, его умению держать себя в руках в самой рискованной ситуации подивился еще первый его инструктор летчик-фронтовик Эдуард Санников. Он, бывало, часто говорил Куницыну:

— Тебе бы, Ваня, на штурмовике летать…

В годы войны Санников сам летал на штурмовике, о чем не раз рассказывал, беседуя с курсантами. Они любили слушать его воспоминания о жарких воздушных схватках, о том, как наши летчики громили врага и в небе, и на земле. Не удивительно, что каждый чувствовал себя безмерно счастливым, если удавалось заслужить похвалу такого инструктора. А наивысшей похвалой у Санникова было его излюбленное: «Тебе бы, парень, на штурмовике летать». Если же у курсанта что-то не получалось в летной учебе, он, спокойно анализируя его неверные действия, обычно заключал: «Ошибка в полете порой страшнее снаряда врага».