Полет на заре

— Да в том-то и беда, что никаких вестей. Нам не по себе, а уж Куницыной… Сам говоришь — худо… Вот об этом и речь. Никуда ни шагу, а там, понимаешь? В ваших семьях, насколько мне известно, все пополам, вот и в беде тоже… Кому же еще?

— Товарищ полковник! — поняв, что от него требуется, взмолился Костюченко. Он стеснялся этого жеста, а тут даже руки к груди прижал: — Да вы… Да какой из меня дипломат? Смотрю я на нее, а у меня слова в горле застревают… Нет, не могу.

— Потому, дорогой, к тебе и обращаюсь… С дровами как — посмотри; воды надо — у нее ведь малыш. И подбодри по-свойски…

— Не могу, — упавшим голосом тихо сказал Николай. — Иду туда — сам вроде виноват в чем-то. Дров наколол — все… И потом, что же я скажу?.. Нет, прошу вас, разрешите выехать! С Лидией Сергеевной жена пусть… У них это лучше получается…

— М-да, — Горничев потер виски, — ну, быть по-твоему. — И, переходя уже на официальный тон, распорядился: — Список у Железникова, машина возле казармы, отправление по готовности…

Командир полка принимал новые радиодонесения и телефонограммы. Они по-прежнему были безотрадными, и это не позволяло сосредоточиться, отвлекало от работы. Дела складывались так, как не хотелось бы. По всем показателям боевой и политической подготовки полк достиг высоких результатов, уже составлен предпраздничный приказ, осталось лишь уточнить некоторые детали и подписать, а тут, выходит, все надо отложить в сторону и заново более детально провести анализ мероприятий по борьбе за безаварийность полетов. А важнее всего — поиски Куницына…

Горничев снял трубку телефона, крутнул вертушку:

— Метео? Уточните прогноз на ближайшие часы.

— Туман, товарищ полковник, фронтальный туман, — сообщил дежурный синоптик, и в голосе его прозвучали нотки извинения, будто он лично был виновен в каверзе, какую так бессовестно подстроила неустойчивая северная погода. Для ведения поисков нужна видимость не менее километра, а фронтальный туман — это не что иное, как облачность, распространившаяся до поверхности земли. Над свободным ото льда морем она еще гуще, там сейчас морось…

Снова зуммер дальней связи. В трубке — хрипловатый басок начальника порта:

— Товарищ полковник…

— Да, я слушаю вас.

— Включил рейсовые. Сейчас выходят очередные.

— Спасибо, большое спасибо. Если что, немедленно…

— Обязательно…

На стартовом и командном пунктах тоже почти непрерывно звонили телефоны, раздавались позывные в приемниках радиостанций, то дискантом, то фальцетом пела морзянка. Все больше и больше людей включалось в поиски. Волны эфира будоражил мрачный сигнал: «Человек — в беде! Человек — в море!» — и люди, оставляя другие дела и заботы, спешили помочь…

— Товарищ полковник, экипаж Ли-2 в готовности!

— Ждите. При такой видимости вам вылетать опасно. В динамике — разочарованный вздох, и тут же другой голос:

— Вертолеты обследовали очередной квадрат.

— Направляйте в смежные…

— Есть…

Военный городок, приютившийся под мутным северным небом на склоне сопки, внешне жил обычной жизнью. Только если внимательно приглядеться к людям, можно было заметить, как они обеспокоены. Весь гарнизон — и командиры, и летчики, и техники, и солдаты, и жены офицеров, — все, даже дети, чутко улавливая перемены в настроении старших, ждали вестей о капитане Куницыне.

Летчикам было тяжелее всего. Порой становилось мучительно обидно: они, люди, умеющие летать и готовые, отдать за боевого друга жизнь, оказались безучастными, сторонними наблюдателями. Это не укладывалось в сознании. Оставшиеся на аэродроме завидовали тем, кого включили в поисковые команды; истребители, которые подчас снисходительно смотрели на пилотов тихоходных машин, теперь готовы были поменяться ролью с вертолетчиками.

Все нити этих настроений тянулись к полковнику Горничеву, который, неотлучно находясь в штабе, дежурил, точно капитан на мостике корабля. Его самого подмывало подняться в воздух на вертолете, и он мог это сделать, но сдерживал себя. Сознавал: место командира здесь, среди подчиненных, на нем лежит ответственность за каждого из них и за весь коллектив в целом. Тем более сейчас, когда люди нервничали. В поведении некоторых, в репликах, в разговорах начали проскальзывать нотки раздражения и сомнения. Шло это, скорее всего, из семей. И не составляло труда представить, догадаться, какие там завязывались душещипательные беседы. «Выбрал себе работу… Живут же люди по-человечески, а мы?..»

Утром второго дня позвонил жене:

— Была у Куницыных? Как она? Соберите накоротке женсовет… Нет, только без всяких официальностей, понимаешь? Деликатно. И не оставляйте одну… Что? Да, мы напали на след. Так и скажи…

Полковник Горничев старался обнадежить женщин, успокаивал других, но у самого на душе кошки скребли. Он все чаще брался за трубку.

— Проскуряков? Что нового?

— К сожалению, ничего, товарищ полковник. На побережье Куницына, по-моему, не было и нет: мы обшарили каждый куст.

— Ищите… Костры? Вам виднее. Посоветуйтесь с рыбаками, они подскажут.

Одна из судовых радиостанций с тревогой сообщила:

«Возле берега — припай… Крошево льда».