Полет на месте

«Ну, ты ведь и сам знаешь — вот уже лет сорок не было никакой возможности сказать что-либо в защиту Ээнпалу. Да я и не рвусь к нему в адвокаты. Он умер в январе 42-го от холода и голода где-то в лагерях Вятки. Прежде чем успели оформить и привести в исполнение смертный приговор. Там тысячами умирали люди, которые еще меньше заслужили это, чем он. Кстати, — и тут Улло совершил любопытный прыжок в историю сравнительной политики Европы, — где же еще, как не здесь, следует занести это на бумагу? За свое короткое пребывание на Вышгороде я повидал многих министров. Мельком, правда, и тем не менее. Несколько раз даже видел президента. И благодаря своему отцу — он ведь умер только в позапрошлом году в Голландии, где и жил последние десятилетия, — именно благодаря ему я испытывал кое-какой интерес к Голландии — ну, во время последней войны и после. Этот интерес под давлением обстоятельств был довольно платоническим: личные контакты — ноль, переписка минимальная, печатные источники — очень редко, так или иначе прошедшие цензуру. Но кое-что, во всяком случае, просачивалось. Я сравнил судьбы эстонских членов правительства и главы государства в первые годы советской власти с судьбами соответствующих деятелей в Голландии во время трехлетней немецкой оккупации. В Эстонии из восьмидесяти бывших министров русские арестовали семьдесят шесть или семьдесят семь. Из них двадцать были расстреляны. Остальным назначили разные сроки, как правило, десять лет лагерей. Там умерло от холода, мора и голода тридцать шесть. Кто выжил в исправительных лагерях, не получили разрешения вернуться на родину, а были рассеяны в местах ссылки по всему Советскому Союзу. Годы спустя домой вернулись три инвалида. В Голландии мне известно имя о д н о г о бывшего министра, которого гитлеровцы репрессировали, отправив в немецкий концентрационный лагерь, и через два года отпустили домой. Знаешь, я до сих пор не понимаю, почему люди в так называемых свободных странах молчат об этом — вместо того, чтобы кричать… А что касается Ээнпалу — я хочу сказать только одно, что он был не ангелом, но и не преступником. Он был не гений. Но и не дурак. Итак, я отправился к нему в кабинет, в то самое помещение, где позже сидели все наши так называемые премьер-министры — от Барбаруса и Лауристина до Клаусона и Тооме…

По слухам, Ээнпалу был господином, способным на резкие и неожиданные поступки. Несмотря на доброжелательную внешность. Высокий. Для своих пятидесяти лет весьма подтянутый.

«Господин премьер-министр меня вызывал?..»

«Да. Садитесь, пожалуйста».

Мне показалось, что он не знал, кто я и зачем вызван. Сидел за своим просторным скучным столом, а я устроился напротив него в большом кожаном кресле, на которое он мне указал. Ээнпалу провел ладонью по редким, гладким, бесцветным волосам, пытаясь вспомнить, кто к нему явился и по какому поводу, но не смог — в то время как я сидел почтительно на краешке кресла и ничего не делал, чтобы помочь ему выпутаться из затруднительного положения. Наконец он спросил:

«Вы, стало быть, ээ?..»

И только тут я сказал: «Я Улло Паэранд — по вашему вызову».

Обрадовавшись, что дело наконец прояснилось, он сказал: «Да-да-да. Итак. Я буду краток. Мне здесь нужен чиновник-распорядитель. Для небольших текущих поручений. Которые в известном смысле иногда бывают весьма важны. Меня заверили, что вы якобы подходящий человек. Что вы сами об этом думаете?»

Ну, что я должен был ему ответить? Не мог же я воскликнуть, дескать, о да, конечно, я самый что ни на есть подходящий. Быстро, но сдержанно я ответил:

«Думаю, для испытания на подходящесть я самый подходящий».

Он уловил известную долю юмора в моем ответе, и это его позабавило. Сказал с усмешкой:

«Ну что ж, начнем испытание. Ступайте в распоряжение майора Тилгре, он там, в соседней комнате. Господин Тилгре — мой секретарь, и он разъяснит вам ваши обязанности. Завтра в девять утра приступайте». Он даже поднялся со стула и протянул мне свою нервную, как мне показалось, руку.

Так я неожиданно оказался в столь вожделенной для многих должности. Вожделенной, разумеется, не из-за прибавки к зарплате десяти крон, но из-за формальной приближенности к премьер-министру — олицетворению власти. И вообще — из-за приближенности, ну, к великим делам».

19

«А что касается приближенности к великим делам, то есть к секретам, интригам, аферам, то думать о сем там, в приемной Ээнпалу, было совершенно наивно. По крайней мере такому человеку, как я, который был хоть и не совсем слеп и глух касательно всего, что происходит вокруг, однако по молодости невнимателен. И кроме того, занят — как считало мое высокое начальство — мелкими текущими поручениями, настолько, что, даже будь я зрелым наблюдателем, вряд ли мог бы охватить более общие задачи.