«Коль скоро вам это не подходит, я зайду завтра в редакцию, положу на стол заявление об уходе», — и потянулся за пятикроновыми в его руке. Но он не среагировал на мой жест — очевидно, искал подходящие слова, а это давалось ему не сразу, — я обратился к его жене — госпоже Пихл, кажется учительнице гимнастики, которая почему-то не носила фамилии главного редактора. Она стояла со смущенной улыбкой по ту сторону ящика с надписью «Аура». Красивая, с мягкими чертами лица и печальными глазами блондинка, которая была не только моложе неотесанного господина Кару, но и утонченнее, — так что задним числом я себя спрашиваю: не сыграло ли в ту минуту в моем поведении свою роль проклюнувшееся зернышко ревности? Я сказал госпоже насмешливо:
«Как видите, господин редактор не может одновременно решать два вопроса: о моем увольнении и оплате за услуги прачечной. Потому что решение их требует наличия в мозгу двух извилин»».
Улло засмеялся:
«Ты, конечно, можешь представить, что он меня мгновенно уволил. И надо признать, даже к некоторому моему стыду, настолько справился с собой, что внешне сделал это совершенно корректно:
«Господин Паэранд, я думаю, вы понимаете, что после этой — кхм — сцены вы не можете больше оставаться в редакции «Спортивного лексикона»!»
Я согласился:
«Разумеется, понимаю. Не только не могу, но и не хочу. Зайду завтра в редакцию и освобожу стол. И прошу выплатить мне зарплату за полтора месяца. Знаете, по какой статье закона о трудоустройстве, не правда ли?».
Мне показалось, что я должен еще что-то сказать. Обратился к госпоже и произнес, будто ничего не случилось, видимо, из уже чисто хулиганских побуждений:
«Мадам, вы приготовили грязное белье за две недели? Наверняка приготовили. Так я его захвачу. Как видите, я теперь могу с головой окунуться в работу прачечной. Так что в дальнейшем дело пойдет е щ е лучше, чем прежде», — и проникновенно заглянул ей в глаза. Представь себе, она отозвалась:
«Да, приготовила. Сейчас вынесу».
Редактор сунул мне в руку свои пятикроновые и крикнул жене:
«Хельми! Оставь! Неужели ты думаешь, что…»
Я схватил ящик с надписью «Аура» и сказал:
«Эту проблему вам придется решить самим. Мадам знает, где нас найти», — посмотрел на нее с сожалением. И ушел.
На следующий день, когда я пришел в редакцию забрать свои пожитки, господин Кару, естественно, не стал меня отговаривать. Но, благодаря этому, через полгода наша прачечная стала процветать.
Каким образом? Из-за точности. Вежливости, — Улло назидательно поднял вверх палец и закончил: — Запаха. Да-да».
И растолковал:
«Мы, мама и я, заказали на маленькой химической фабрике Хассельблата, что на Палдиском шоссе, порошок лаванды. Его паковали там в мешочки из папиросной бумаги, в каждом несколько граммов порошка. Я проштемпелевал каждый мешочек золотыми буквами «Прачечная Аура». В каждый пакет чистого белья клали мешочек или два. И это подействовало. Вскоре клиенты стали у нас спрашивать, где его можно купить. И мы сами стали продавать. Зарабатывали на этом, если я правильно помню, десять сентов с мешочка. Безделица, конечно. Но клиентов у нас поприбавилось. Между прочим, госпожа Пихл, то есть госпожа Кару, продолжала отдавать нам в стирку белье. Так что в июне 37-го, когда я по приглашению дяди Йонаса и тети Линды последний раз отправился отдыхать в Пярну, мы попросили моего одноклассника Томпа и его сестру Вийре подменить нас. Каарел подменил меня, а его сестра — мою маму, которой давно пора было передохнуть.
Итак, я убедил маму, чтобы она тоже взяла отпуск на две недели, раз уж нам представилась такая возможность. Если она считает это нужным, можно заглядывать каждый день в прачечную, но расслабиться ей необходимо. И уехал по узкоколейке в Пярну».
17
Улло убеждал меня: «Эти мои поездки в Пярну, три раза по две-три недели, были эпизодами. А мои визиты в дом Барбаруса с дядей Йонасом и тетей Линдой — эпизодами в эпизодах. С тех пор миновало пятьдесят лет.