Полет мотылька

– А это имеет какое-то значение? – вопрос совершенно не интересовал Геннадия Павловича – он задал его, только чтобы поддержать разговор.

– А что, если вы не один такой? – Марина наконец-то посмотрела на Геннадия Павловича.

– Какой? – с искренним недоумением переспросил Калихин.

– Человек, живущий одновременно в двух мирах – реальном и придуманном кем-то для него.

Дабы продемонстрировать весь свой скепсис, Геннадий Павлович кисло сморщился.

– Постарайтесь запомнить меня, Геннадий Павлович, – губы Марины дрогнули, обозначив улыбку, которой так и не суждено было родиться.

– Вы куда-то уезжаете?

Калихин почти обрадовался – ему показалось, что он наконец-то ухватил суть происходящего. Ну конечно же! Марина переезжает на другую квартиру! И всю эту игру она затеяла ради того, чтобы образ таинственной девушки, причастной к некому таинственному проекту, надолго отпечатался в памяти ее соседа, к которому она, судя по всему, была неравнодушна. Чем еще, как не желанием стать ближе друг к другу, можно объяснить то, что она и его включила в свой придуманный проект? Интересно, сообщит она ему свой новый адрес или же, исчезнув, как будто навсегда, спустя какое-то время даст о себе знать?

– Я никуда не уезжаю, – с неожиданной злостью процедила сквозь зубы Марина. – Я выхожу из проекта. Уясните же это наконец!

– Ну да, конечно, – растерянно кивнул Геннадий Павлович. – И непонятно с чего вдруг спросил: – А ваша бабушка? Она остается?

– Нет никакой бабушки, – Марина вздохнула, совсем уж как-то безнадежно, и вновь уставилась на треснувший угол раковины.

– Нет так нет, – поспешил успокоить ее Геннадий Павлович.

Внезапный перепад в настроении девушки испугал Калихина, и он решил, что лучше будет до поры до времени соглашаться с ней, делая вид, что он принимает ее фантазии на веру.

– Мне пора. – Марина оттолкнулась руками от подоконника. – Не провожайте меня.

– Хорошо, – с готовностью согласился Геннадий Павлович.

Марина бросила на Калихина взгляд через плечо.

– И подумайте о том, что я вам сказала.

– Хорошо, – снова не стал спорить Геннадий Павлович.

По чести сказать, пустой и бессмысленный разговор уже изрядно его утомил. Геннадий Павлович с удовольствием продолжил бы беседу, если бы девушка сочла возможным переключиться на иную тему – о поэзии, о цветах, о любви, – ну, мало ли о чем могут поговорить между собой два человека! Но, судя по всему, Марина имела твердое намерение до конца разрабатывать тему таинственного проекта по воссозданию ложных воспоминаний, а потому Геннадий Павлович почти что с нетерпением ждал, когда же она наконец уйдет. Марина подошла к двери, коснулась кончиками пальцев ручки и замерла, словно не решаясь сделать последний шаг. Обернувшись, она бросила взгляд на Геннадия Павловича, оставшегося сидеть на подоконнике. Калихину показалось, что девушка хочет что-то сказать, и он ободряюще улыбнулся, полагая, что после всего, что он уже услышал, ей вряд ли удастся чем-то его удивить. Должно быть, Марина угадала настроение Геннадия Павловича. На мгновение на лице ее появилось выражение глубокого презрения или даже отвращения, как если бы она смотрела на некое омерзительное насекомое, которое к тому же могло оказаться ядовитым. Рывком распахнув дверь, Марина выбежала в коридор. Глухо стукнула захлопнувшаяся за ней дверь.

Геннадий Павлович с облегчением перевел дух. Он сидел на подоконнике, скрестив ноги, и – что самое удивительное! – ему не хотелось двигаться с места. Слишком много событий вместил в себя сегодняшний день. Геннадий Павлович чувствовал себя не то чтобы физически уставшим, а опустошенным, – у него уже не было сил, чтобы хоть как-то реагировать на то, что происходило вокруг. Хотелось просто так сидеть в легких сумерках, что создавали замазанные белилами оконные стекла, слегка покачивать ногами и ни о чем не думать. Потому что если начнешь думать, то ни к чему хорошему это не приведет, – сказав «А», нужно будет говорить и «Б». А дальше что? Вот именно, что ничего! Вся система мироздания существует лишь потому, что никто не может до конца понять ее устройства.

Сидеть на подоконнике было легко, хорошо и приятно, и все же Геннадий Павлович спрыгнул с него. Он подошел к мутному зеркалу над раковиной и придирчиво осмотрел свое лицо. Вне всяких сомнений, он выглядел так же, как и всегда. И никакая сила воображения не была способна его изменить. Мир, в котором он жил, был настолько реален, что порою от этого становилось не по себе, – действительность могла оказаться слишком уж неприглядной. Геннадий Павлович легонько похлопал себя ладонями по щекам, выдавил нечто похожее на улыбку и, подмигнув своему отражению, направился к выходу из умывальни.