Полет мотылька

Геннадий Павлович вышел в коридор. Он посмотрел сначала в одну сторону, затем – в другую. Трудно было понять, как такое могло случиться, но Геннадий Павлович напрочь забыл, в какой стороне находится выход. Куда ни глянь – конец коридора проваливался в бесконечность. И как назло – ни одного человека, к которому можно было бы обратиться за помощью. Даже тот тип в приемной, что никак не мог заполнить свои бумаги, наконец-то справился с задачей и скрылся в кабинете врача. Стараясь привести мысли в порядок, Геннадий Павлович провел ладонью по лицу. Ладонь сделалась влажной, и он вытер ее о брюки. Геннадий Павлович безнадежно вздохнул. Поскольку память отказывалась выполнять свои непосредственные функции, оставалось надеяться только на удачу. Калихин пошел направо, – в конце концов, должен же быть у коридора конец, пусть даже упирающийся в тупик. Геннадий Павлович даже не пытался понять, что же произошло в комнате, расположенной рядом с кабинетом врача. Он думал только о выходе – это была вполне эффективная система психологической защиты, которую он неосознанно применил. Геннадий Павлович чувствовал, что помимо своей воли вляпался во что-то очень нехорошее, отдающее не совсем свежим душком, но он не хотел сейчас разбираться, что же именно это было. Слова, которые произносил человек в сером костюме, звучали как-то странно, но при этом казались до боли знакомыми, отпечатавшимися глубоко в подсознании, едва ли не на генетическом уровне. Но Геннадий Павлович не желал вспоминать, где, когда и при каких обстоятельствах мог слышать их прежде. Какое это имело значение? Он совершил ошибку, которую уже невозможно исправить. Все, что он мог теперь сделать, – постараться запрятать мысль об этом как можно дальше, чтобы, не дай бог, не наткнуться ненароком.

Геннадий Павлович пребывал в странном, непривычном и незнакомом состоянии, – ему казалось, что своими действиями он постоянно создает новые формы действительности, но при этом не может отделить объективную реальность – ту, что служит мерилом истины для всех и каждого, – от той, что существует только в его воображении, которое упорно не желает воспринимать окружающий мир таким, какой он есть. Геннадий Павлович даже не обрадовался, когда на пути ему встретился зал, в котором посетители ожидали результатов экспертизы. Он лишь заглянул в проход, дабы убедиться в том, что холл, как и прежде, заполнен людьми, удерживающими шаткое равновесие на грани нервного срыва, и еще быстрее зашагал дальше. Омерзительно желтые стены, низкий, неровно выбеленный потолок, коридор, тянущийся куда-то в бесконечность, – это как будто намеренно было сделано для того, чтобы создавать мрачную, гнетущую атмосферу, из которой человеку хотелось как можно скорее вырваться на свежий воздух. Калихину хотелось уйти, хотя он пришел сюда для того, чтобы исполнить свой гражданский долг, – противоречие это заставляло его чувствовать себя виноватым. А когда человек чувствует за собой вину, пусть даже на самом деле не существующую, управлять им становится легко и просто.

Геннадий Павлович чувствовал, что рубашка на спине и под мышками сделалась влажной от пота. Двигаясь по коридору, он все время непроизвольно ускорял шаг. Голова у него кружилась, а перед глазами вращались гигантские полупрозрачные шестерни, отливающие радужными бликами. То и дело накатывающие приступы омерзительной тошноты отдавались судорожными спазмами в желудке. Ничего не видя перед собой, он уже почти бежал. Ему во что бы то ни стало нужно было добраться до выхода. Не хватало только прямо здесь, в коридоре, вывернуть на всеобщее обозрение содержимое желудка.

Геннадий Павлович понял, что добрался до выхода, когда пальцы его вцепились в решетку, перекрывающую вход в коридор, тянущийся в противоположном направлении. Судорожно глотнув воздуха, Геннадий Павлович прижался лбом к холодным прутьям решетки. Прежде чем открыть дверь на улицу, нужно было привести чувства в порядок. Собравшись с силами, Геннадий Павлович выпрямил дрожащие колени и попытался расправить плечи, осанка получилась пусть не гордая, но вполне уверенная. Геннадий Павлович сунул руку в карман брюк, затем в другой. Естественно, носового платка в карманах не было. Чертыхнувшись сквозь зубы, Геннадий Павлович несколько раз провел ладонями по влажному от пота лицу, после чего вытер руки о брюки. Последний штрих – прическа. Геннадий Павлович осторожно провел ладонями по волосам, проверяя, не торчат ли в стороны выбившиеся прядки. Все как будто было в порядке. Геннадий Павлович глубоко вздохнул и попытался взглянуть на себя со стороны. К своему разочарованию, он увидел лишь неясный серый силуэт, непонятно кому принадлежавший.