Полет 'Феникса'

Наблюдая за тем, как на небе угасают последние признаки дня, Лумис думал: "Если ей скажут, что я пропал во время авиакатастрофы, она будет думать обо мне как о мертвом и сама перестанет бороться за жизнь. Мы как-то говорили об этом - если один из нас умрет, другому тоже незачем будет жить; конечно, многие так говорят, но мы-то и думали так, я и сейчас так думаю. Если бы я сейчас узнал, что она умерла, я бы ушел в пески, и ребята смогли бы воспользоваться моей долей воды. Она не должна умереть, но прежде всего не должна умереть от мысли, что осталась одна".

В то самое время, когда он через тени дюн и лежащие за ними мили пространства обращался к Джил, на небе взошли звезды; ведь телепатия доказанная штука. Он повторял про себя ходульные фразы, принятые в телеграммах, утверждая, что жив, здоров и что она должна быстро поправиться.

Зажгли коптилку, дым от нее темным следом подбирался к белому шелковому пологу.

- Курнуть у кого-нибудь есть? - спросил Уотсон. Молчание подтвердило: ни у кого не осталось.

- Когда вернусь, напишу в "Миррор", - сказал Кроу. - "Как я бросил курить за три дня".

Моран присел на еще теплый песок рядом с Таунсом и сказал:

- Я несколько часов слушал Стрингера. Он прав. Это возможно.

С севера подул легкий ветерок, шелк над их головами зашевелился.

- Что? - словно очнулся Таунс.

- Дай нам месяц, и мы улетим.

В тишине слышно даже то, что говорится шепотом; в пустыне ничто не адресуется кому-то одному - всем сразу. Тилни повернулся к Морану, штурман затылком почувствовал его трепетное дыхание.

Негромкий ответ Таунса прозвучал резко, как окрик:

- Хорошо, тогда мы летим!

У Морана даже екнуло внутри.

- Что же ты не запускаешь двигатель?

Подсел поближе Лумис: разговор шел как раз о том, о чем он думал. Белами обернулся, ища Стрингера, но его вблизи не оказалось. Едва колебался фитилек Уотсоновой коптилки, и их тени на стенках самолета.

- Я ведь так сказал, Фрэнк. Для смеха. - Таунс резко встал, вздыбив полог.

- О чем вы там? - спросил Кроу.

Таунс вышел из-под навеса, задрав голову, он осматривал небо. По привычке. Морана обеспокоила резкая реакция командира. Он решил уточнить ситуацию.

- Стрингер авиаконструктор. Он убедил меня, что можно разобрать это корыто и из его деталей собрать самолет поменьше. Вот и все.

Он и сам не понимал, зачем рассказал обо всем Таунсу. Лучше бы промолчать, и он равнодушно заключил:

- Ничего серьезного. Так - умственная разрядка.

Кроу встал.

- Что ж, надеюсь, она тебе на пользу. - И пошел в самолет проверить Бимбо.

- За месяц можно и пешком дойти, - вставил Уотсон.

- Конечно, - согласился Моран. - Забудем об этом.

- Не вижу смысла, - сказал Белами.

- Никакого смысла, - вновь согласился Моран и отошел в сторону, но не туда, где стоял Таунс.

- Я думал, все это серьезно, - по-детски закапризничал Тилни. - Я думал, он и вправду собирается поднять самолет.

Белами отодвинулся, не видя возможности его утешить. В поселке он встречал его редко: Тилни служил разъездным курьером - при встречах с таким парнем обычно смотришь в бумаги, которые он тебе привез. Здесь, в тусклом свете коптилки, Тилни обрел человеческие очертания: капельки пота на мягком пушке, покрывавшем лицо, бегающий, ускользающий взгляд.

- Мы здесь теперь на веки вечные, - заявил Уотсон, глядя на курьера.

Белами подумал: нарочно пугает малого. А сержант не унимался:

- Смотри - прошло уже трое суток, а спасателями и не пахнет. Если бы они искали, то давно бы нашли. Здравый смысл подсказывает...

- Ты что-нибудь слышал о надежде? - перебил его Белами.

- Не привык себя обманывать. - Уотсон открыл свою бутылку. Воду он распределял так: полбутылки на ночь, следующий глоток на восходе солнца. Но стоило во рту оказаться прохладному металлическому горлышку, как он уже не мог остановиться и глотал влагу, пока не опорожнял бутылку, испытывая покой и насыщение еще и потому, что никто теперь не орал - и никогда впредь не будет - над головой по двадцать четыре часа в сутки: "Сержант Уотсон!"

Чтобы не слышать бульканья воды, Белами ушел в самолет. Сегодня у него начали трескаться губы. Он глянул на Кепеля.

- Все в порядке, малыш? - Кепель не открывал глаз, его дыхание было неровным. Видимо, Таунс сделал ему еще один укол.

Белами решил: "Когда наступит час, мальчик будет единственным, кто не испытает мучений, даже если мне самому придется дать ему сверхдозу". Он посветил вниз фонариком, заметил, что в брезентовом мешке собралась моча, и опорожнил его. Кроу сидел в хвостовой части, баюкая обезьянку.

- Вонь невыносимая, - заметил Белами.

- Зажми нос прищепкой.

- Она уже пила?

- Половину моей дневной нормы. - Кроу будто бы гордился собой.

- Ты рехнулся!

- Я такой.

- Не дури, Альберт. Ты же знаешь, что поставлено на кон. Тут или твоя жизнь, или ее.

- Но ведь это моя вода.

- А мне что - спокойно смотреть, как ты отдаешь концы?

Кроу наморщил нос и отрезал:

- Я всегда делаю то, что мне нравится, дружище.

- Ну, теперь тебе осталось уже недолго.

Тотчас же пожалев о сказанном, Белами вытащил свой дневник и записал: