Полет «Феникса»

Сквозь дверь донёсся чей-то голос:

— Вот так-то, кэп.

Это был Кроу с тряпкой в руке. Харрис скатал листы и положил на сетку для ручной клади.

— Надо немного убрать, — говорил Кроу, опускаясь с тряпкой на колени, и капитан вышел из самолёта. Ему захотелось постоять у свежей могилы. Он знал заупокойную молитву на память, потому что ему несколько раз приходилось помогать священнику.

Уже пятеро.

Над головой неподвижно висел голубевший на фоне неба шёлк. Вокруг него, обжигая лицо и глаза, волнилось марево, в котором перемешивались небо, песок и гнетущая тишина.

Сэмми, Ллойд, Робертс, Кобб, Кепель…

Ты все сказал, Лью. Это Фрэнк Таунс разбил «Скайтрак» и убил четырнадцать человек, потому что возомнил себя выше риска, на который шёл.

Жар опалял глаза, и если бы Харрис решился их открыть, то наверное ослеп бы. Это было как раз то, что нужно: ему больше не хотелось видеть.

Пятеро. Осталось девять. Чтобы медленно их догонять. Ты окажешься прав, Лью. Надеюсь, это принесёт тебе какое-то облегчение.

Он чувствовал себя сгорающим на медленном огне.

Пистолет висел на ремне в кобуре. Ему нравилось держать его при себе. Если хочешь пробиться в этом мире, надо иметь одно из двух, что поднимает над остальными; деньги или пистолет.

Подпишись, Уотсон, ещё на десять лет. Если тебе повезёт, мы устроим ещё одну славненькую войну. А война может вывести в люди. Пусть подавятся, свиньи. Теперь он король, миллионер на каникулах, и при пушке.

С полудня он следит за Харрисом. Проклятый Харрис уселся перед своей химией, подливает масло. Забавно наблюдать за ним. Не замечает других, только разве тогда, когда к нему обращаются. Можно подумать, жизнь зависит от этой карманной кухни, которую он там развёл. Все, что она даст тебе, не больше плевка, но до него это никогда не дойдёт. Сидит с прямой спиной, как на параде. Такие до последнего делают вид, что ничего не случилось, пока не отдадут концы.

Корчась от боли, сержант лежал в вырытой ямке — не то постели, не то могиле, считай как хочешь. Во рту такое ощущение, будто удалили все зубы и искололи язык. Перед ним низвергался водопад, во все стороны летели брызги, сверкали на ярком солнце скалы, расстилались зеленые луга… Но он будто не видел ничего этого, потому что следил за Харрисом.

Капитан сидел спиной к своему сержанту, клочья кожи слезали с его шеи. Уотсону он виделся неясно — из-за яркого света и боли в глазах. Временами Харрис оказывался другого цвета и расплывался, но Уотсон делал над собой усилие и снова сосредоточивался. Он не помнил, как расстегнул кобуру, — сознавал лишь, что в руке у него пистолет, чёрный и тяжёлый.

Сержант Уотсон!

Сэр! Не двигайтесь, сэр! Оставайтесь на месте, сэр!

Сержант Уотсон!

Сэр? Чем могу служить, сэр? Ещё десять лет вонючей службы, сэр? Стоять на месте! Шесть пуль. Одна для шеи, одна в рот, две в ваши милые глазки и по одной в каждое ухо. Ну как, сэр? Вы знаете, как меня зовут? Звание — сержант. Попробуй крикни ещё раз, проклятый ублюдок.

Чёрный пистолет оттягивал руку. Такое и во сне не приснится. Прямо миллионер на каникулах, с заряженной пушкой, и шея капитана Харриса в шести ярдах от тебя. И никто ничего не спросит… уже никогда. Вот славный конец для карьеры сержанта! Роскошь да и только. Ну, Уотсон, нажимай.

Жалобный стон, доносившийся из самолёта, действовал на нервы. Он продолжался уже час — достаточно, чтобы свести с ума.

Свет проникал через сжатые веки, ноги жгло огнём. Через минуту он встанет и разомнётся. Если он этого не сделает сейчас, ему уже не подняться. Он хотел поговорить с Белами, но тот писал письмо домой. Он хотел сказать ему, что нельзя просто так лежать и ждать смерти, но не решился мешать.

Бедняга Тилни выглядел совсем скверно. Только и может думать — о боге. Кроу встретил его взгляд, и Тилни обрушил на него бессвязное бормотанье: «Ещё не поздно, не поздно подумать о боге, надо взывать к господу и молить его о спасении. Никакой надежды, если не будем молиться…» — и так далее в том же духе, до тошноты. Если сам бог не видит, в какой переделке они оказались, то нет никакого толку от этих стенаний.

Сильно жгло глаза. Наконец, шатаясь, он встал, ударился головой о фюзеляж, но удержался и вошёл внутрь, держа на руках обезьянку. Корпус самолёта был как жаровня, все сиденья пусты. Жаль беднягу Отто, но ничего, теперь он счастлив.

Стон генератора действовал на нервы.

Стрингер поднял глаза, перестал вращать ручку, и стон замер.

— Пришёл сменить, — сказал Кроу.

— Зачем? — Его бледный лоб блестел. Странно даже подумать, что мистер Стриннер способен потеть, как обычный человек.

— Зачем? — переспросил Кроу. — Что-то надо делать, нельзя просто лежать и ждать смерти. Пришёл сменить.

И тут с лицом Стрингера случилось невероятное. Кроу вытаращил глаза от изумления. Стрингер улыбался. Ничего подобного раньше с ним не случалось. Кроу знал его уже восемь дней, считай, полжизни в этих условиях. И впервые видел такое. Лицо Стрингера приняло совсем другое выражение — человеческое.