Полет длиною в жизнь

За завтраком, к которому она все-таки вышла, Кейт была молчалива и выглядела подавленной. Если мать или отец обращались к ней, она попросту не отвечала, ограничиваясь обычными просьбами передать соль или салфетку. Выпив чашку чая и съев два поджаренных хлебца, она кивком поблагодарила мать и вновь поднялась к себе, тяжело ступая по ступенькам. Только скрип рассохшегося дерева под ее ногами свидетельствовал, что она — живой человек из плоти и крови, ибо ее бледность и молчаливость были скорее под стать призраку.

До вечера воскресенья Кейт так и просидела у себя в спальне, никуда не выходила и никому не звонила. До рождественских каникул оставалась всего неделя, и Элизабет думала, что Кейт не вернется в колледж, но ошиблась. Было уже совсем поздно, когда Кейт спустилась вниз полностью одетая и попросила Кларка вызвать ей такси, чтобы ехать в Рэдклифф. Через полчаса ее уже не было, отцу и матери она только кивнула на прощание. Они, однако, успели заметить, что теперь Кейт еще больше напоминала привидение; разница заключалась только в том, что если призрак — это бестелесная душа, то от Кейт осталась одна лишь физическая оболочка. Ее душа, казалось, умерла или вышла из тела, чтобы отправиться туда, где был теперь Джо.

В общежитии Кейт тоже не стала ни с кем разговаривать и ничего не ответила даже Беверли, которая подошла спросить, не заболела ли она. Ей не хотелось говорить о своем несчастье, выслушивать слова сочувствия и различные мнения о том, что могло случиться с Джо после того, как он покинул горящий самолет. Но если на людях Кейт еще удавалось с грехом пополам держать себя в руках, то по вечерам, когда соседки по комнате засыпали, она беззвучно плакала, порой не смыкая глаз до самого рассвета.

Несмотря на это, все общежитие знало, что у Кейт что-то случилось. Потом кто-то увидел в газете заметку, в которой говорилось, что самолет Джо Олбрайта был сбит в воздушном бою, а сам он пропал без вести. Заметка была совсем крошечная — военное министерство, по-видимому, решило не делать из этого факта сенсации, чтобы не подрывать дух тех, кто остался в тылу. Никаких подробностей в газете не сообщалось, однако подругам Кейт все сразу стало ясно: к этому времени их отношения ни для кого не были секретом.

— Нам очень жаль… Мы тебе ужасно сочувствуем, — негромко шептали Кейт однокурсницы, сталкиваясь с ней в коридоре или в аудитории; ей же хватало сил только на то, чтобы кивнуть и отвернуться.

Выглядела Кейт совершенно ужасно: она сильно исхудала, лицо у нее стало каким-то серым, а волосы потускнели, поэтому, когда перед Рождеством она вернулась домой, Элизабет не на шутку встревожилась. Сначала она решила, что Кейт больна, однако довольно скоро ей стало ясно, что это было бы лучшим из всех возможных вариантов. Кейт была здорова, просто она продолжала ждать известий о Джо и ни о чем другом не могла ни думать, ни говорить.

В первый же день своей жизни дома она попросила отца еще раз связаться с его другом в Вашингтоне и узнать, нет ли каких-нибудь новостей. Однако ее ждало разочарование: ни по каким каналам новой информации о Джо Олбрайте не проходило. На официальный запрос, не был ли Джо захвачен в плен или обнаружен убитым на поле боя, германская сторона ответила отрицательно. Майор Йан Беллахью — а именно на это имя и фамилию Джо были выданы документы — не фигурировал в их официальных списках убитых или захваченных в плен британских офицеров. Никто не видел Джо живым с тех пор, как его объятый пламенем «Спитфайр» спикировал к земле…

Нечего и говорить, что Рождество в этом году не было праздничным ни для Кейт, ни для ее родителей. Подарки для матери и отца Кейт приобрела скорее по привычке, чем из желания сделать им приятное. Ей самой тоже было не до подарков, поэтому свертки, которые вручили ей Кларк и Элизабет, она развернула просто из вежливости. Сразу после этого Кейт ушла к себе в комнату и просидела там до вечера. По-прежнему она могла думать только о том, где сейчас Джо, что с ним и увидит ли она его когда-нибудь. С горечью вспоминала Кейт их редкие встречи и жалела о том, что не сумела сохранить ребенка, зачатого в позапрошлый его приезд.