Полет бабочек

Слезы подступают глазам, и она валится без сил на скамейку. Агата трогает подругу за плечо, но Софи отталкивает ее с яростным «Нет!» — как будто это Агата виновата, что боль разрывает все тело на части. Она чувствует, что Агата не сводит с нее глаз — ее подруга, которая никогда не предаст, не оттолкнет. И, видя вновь протянутую к ней руку, Софи не сопротивляется: она падает в объятия подруги и рыдает, пока не заныло в груди, пока отовсюду — из носа и изо рта — не начинает течь ручьями, как из глаз. Платье Агаты уже промокло, но Софи знает, что кому-кому, а Агате на это наплевать.

На этот раз она плачет, потому что ей жалко себя — из-за неверности Томаса, из-за того, что он молчит, и того, что скрывается за этим молчанием. Она льет слезы но той жизни, к которой привыкла когда-то и которую у нее теперь отняли. Они сидят так несколько минут, наконец жар в груди Софи остывает, а дыхание успокаивается. Наверное, слезы иссякли, думает она. Еще немного такого неистового плача, и голова бы просто взорвалась. И Агата права: она действительно словно пребывает в ступоре — как ее муж. Его болезненное состояние грозит вытянуть из нее все соки, окрасить ее существование в скучные цвета серых оттенков — нельзя этого допустить.

Она отрывается от плеча подруги и утирает слезы. В эту минуту она поднимает глаза на дом и замечает быструю тень, отпрянувшую от окна в комнате Томаса. Пусть видит.

Они сидят молча еще некоторое время. Агата сжимает ей руку. Затем начинает говорить:

— Моя дорогая, прости меня, мне так жаль. Я не хотела говорить такие ужасные слова и делать тебе больно, но ты…

— Нет, ничего, я понимаю. Я судила тебя, когда следовало оборотиться на себя. И ты прости меня.

Все эти разговоры о благоразумии… Неважно, что думают другие люди.

Она вспоминает, как сама повела себя, когда пошла к капитану Фейлу в тот день, и испытывает досаду. О благоразумии с ее стороны не могло быть и речи. Правда, она тогда была в расстроенных чувствах, сама не своя. И все-таки как легко находить оправдания собственным поступкам.

— Я знаю, тебе нелегко было тогда — вывести Томаса на люди в таком состоянии, — говорит Агата. — Но этот случай на лестнице…

— О, не напоминай мне об этом.

Софи откидывается на спинку скамьи и закрывает лицо руками.

— Но тебе не кажется, что все к лучшему, Медведица? Это же хорошо, что он так рассердился. Роберт сказал мне потом: ему показалось, что Томас был готов ударить того типа в лицо.

— И ты считаешь, что это к лучшему? Все стало только хуже! Весь город теперь думает, что он сумасшедший. Как только мой отец узнает об этом — сразу же будет здесь и отправит Томаса в какую-нибудь лечебницу, чтобы оградить меня от опасного душевнобольного.

— Ерунда. Томас в жизни тебя не тронет, и вообще никого.

— Знаю. Но другие люди — нет. Все будут думать, что он не в состоянии меня содержать.

— Да хватит тебе волноваться о том, что думают другие. Он по-прежнему работает, значит, по-прежнему сможет заботиться о тебе.

Софи скрещивает на груди руки.

— По-прежнему работает? Да он только и делает, что работает. Сидит в кабинете весь день. Иногда пропадает в парке; конечно, я рада, что силы к нему возвращаются, но это все равно что жить с привидением. И это заботой обо мне не назовешь.

Но Агата права, уже в который раз. Нужно перестать беспокоиться о том, что подумают другие. Это очень отвлекает от того, что ее действительно волнует, а именно — болезнь Томаса, его супружеская измена и сможет ли она совсем простить его, чтобы помочь ему справиться с болезнью.

— Думаю, ты права, — говорит Агата. — Но я все равно считаю, что ты правильно поступила, взяв его в театр, на люди. Поведешь его еще куда-нибудь?

— Не уверена, что у меня хватит на это сил. Даже в церкви было трудно — сносить все эти жалостливые взгляды. Но у меня появилась другая мысль — я, кажется, знаю, куда его можно сводить. Очень надеюсь, что это ему поможет.

— Прекрасно! Вот видишь — гораздо лучше пытаться помочь ему, чем оставлять чахнуть в постели. Что ты придумала?

— Я написала его другу в Кью, мистеру Кроули. И нынче утром получила ответ. Мы собираемся встретиться с ним после обеда.

— Удачи! — говорит Агата. — А теперь мне надо идти, чтобы увидеться с Робертом и поговорить об этом его глупом предложении. Мы все еще подруги?

Софи улыбается, покоренная ее оптимизмом.

— Ну конечно.