Полет аистов

27 августа я снова получил факс от Эрве Дюма. Его расследование пока больше не продвинулось. Ему пришлось заниматься повседневными служебными делами, однако он продолжал звонить во Францию в поисках свидетелей – знакомых Макса Бёма по Центральной Африке. Дюма упорно копал в этом направлении, поскольку был убежден, что именно там Бём проворачивал какие-то темные дела. В конце послания он называл имя одного инженера, специализировавшегося на сельском хозяйстве и вроде бы работавшего в Центральной Африке с 1973-го по 1977 год. Инспектор рассчитывал приехать во Францию и перехватить его, едва тот вернется из отпуска.

28 августа мне пришло время отправляться в путь. Десять аистов покинули окрестности Братиславы, а самые проворные, пролетавшие по сто пятьдесят километров в день, уже достигли Болгарии. Повторить их маршрут на машине оказалось для меня неразрешимой проблемой: они летели над территорией бывшей Югославии, где уже начались крупные неприятности. Изучив карту, я решил объехать стороной этот пороховой погреб, перемещаясь вдоль границы по румынской стороне – благо румынская виза у меня имелась. Затем через небольшой городок Калафат я попадал в Болгарию, а оттуда прямиком отправлялся в Софию. Предстояло проехать около тысячи километров. Я предполагал преодолеть это расстояние за полтора дня, принимая во внимание задержки на границе и состояние дорог.

Утром я заказал на вечер следующего дня номер в «Шератоне» в Софии, потом принялся звонить некоему Марселю Минаусу – очередному человеку из списка Бёма. Минаус был не орнитологом, а лингвистом: он должен был помочь мне связаться с болгарским специалистом по аистам, Райко Николичем. После нескольких неудачных попыток меня, наконец, соединили, и я смог поговорить с французом, живущим в Софии. Он очень обрадовался моему звонку. Я назначил ему свидание на следующий вечер, после десяти часов, в холле «Шератона». Повесил трубку, по факсу сообщил Дюма свои новые координаты и закрыл сумку. Быстро оплатил гостиничный счет и покатил к Саровару, чтобы попрощаться с Жоро Грыбински. Никаких сердечных излияний не было. Мы обменялись адресами. Я обещал прислать ему приглашение: без этого его никогда не пустили бы во Францию.

Через несколько часов я уже подъезжал к Будапешту, столице Венгрии. В полдень я остановился на придорожной стоянке и позавтракал протухшим салатом под сенью бензоколонки. Несколько девушек, светловолосых, легких, как пшеничные колоски, гордо поглядывали на меня, краснея до ушей. Строгая линия бровей, широкие скулы, светлые волосы: эти юные девы в точности соответствовали восточноевропейскому типу красоты, каким я его себе представлял. Столь очевидное совпадение очень меня расстроило. Я всегда был непримиримым противником общепринятых мнений и избитых фраз. Я не знал, что мир устроен значительно проще и понятнее, чем можно подумать, и пусть даже его истины банальны, они от этого не становятся менее прекрасными. Удивительное дело: после испытанного потрясения меня охватила неистовая радость. В час дня я продолжил свой путь.

9

Я подъезжал к Софии вечером следующего дня, под проливным дождем. Вдоль неровных мостовых выстроились кирпичные здания, грязные и обветшалые. По улицам скользили и подскакивали «Лады», напоминающие старые игрушечные машинки. Они кое-как разъезжались с дребезжащими трамваями. Эти самые трамваи были главной достопримечательностью Софии. Они возникали из ниоткуда, производили невообразимый грохот и плевались голубыми искрами, заливаемые небесными потоками. За окнами в дрожащем и внезапно тускнеющем свете виднелись замкнутые лица пассажиров. Казалось, в этих странных вагонах проводился небывалый эксперимент: как будто кто-то нарочно бил бледными монотонными разрядами электричества по скоплению бескровных морских свинок.

Я ехал наугад, не зная куда. Вывески были написаны кириллицей. Правой рукой я выудил из сумки купленный в Париже путеводитель. Листая его, я по счастливой случайности вырулил на площадь Ленина. Осмотрелся. Архитектура напоминала гимн небесам, исполняемый во время бури. Мрачные мощные здания с маленькими окошками окружали меня со всех сторон. Четырехгранные башни с остроконечными верхушками были прорезаны бесконечным множеством бойниц. Их неприветливые цвета смутно выделялись на фоне ночной темноты, опустившейся на город. Справа виднелся грустный черный силуэт старой церкви. Слева, словно аванпост победоносного капитализма, раскинулся во всей красе «Шератон-София-Отель-Балкан». В нем останавливались все деловые люди из Америки, Европы и Японии. Здесь они старались укрыться от уныния социализма, словно от проказы.