Что ж вы хотите, я признаю, что действительно испытываю весьма посредственные чувства к этой столь хваленой цивилизации. У меня самое большое уважение к науке немцев, основанной на фактах, по моему мнению, настоящей, единственной законной славе этой страны, но не к патентованным представителям этой науки, не к ученым профессорам Германии, из которых, по крайней мере, 90% - слуги и теоретики, крайне приверженные пангерманскому деспотизму. Я испытываю искреннюю и глубокую симпатию к пролетариату Германии, включая трудящихся деревни и города, в том числе также к той части самой мелкой буржуазии, которая, видя, как растущее благополучие индустрии, торговли и, главным образом, банков, все более и более толкает ее в нищету, находит в себе достаточно мужества, разума и сердца, чтобы искренне встать на сторону пролетариата.
Я глубоко уважаю этот пролетариат, так как он нисколько не солидарен с той неприятной вещью, которая называется цивилизацией Германии. Он не участвует ни в ее дивидендах, ни в ее преступлениях, ни в ее стыде, он, напротив, ее первая жертва; и достаточно вытащить его из-под господства цивилизованной Германии и перенести на свободную землю Северной Америки, чтобы, проявив свою настоящую природу, он сразу же превратился в энергичного, преданного, убежденного поборника гуманной справедливости и самой широкой свободы. Я уважаю немецкий пролетариат, поскольку все гуманное будущее Германии в нем.
За исключением этих двух великих сущностей, одной реальной, другой абстрактной, одной, обещающей великое будущее, другой, в какой-то мере искупающей бесчестье убогого настоящего, я презираю в Германии все остальное. Как настоящий славянин, как настоящий варвар, я испытываю отвращение к этой буржуазной цивилизации, одновременно наглой и рабской, которая, кажется, мечтала обо всех известных вам прекрасных вещах в своей великой литературе второй половины прошлого века и первой половины этого века, только чтобы осуществить в жизни полную им противоположность.
Какой контраст в действительности между этой литературой и этой жизнью! Первая, вдохновленная лишь одной великой мыслью: освобождение, триумф человечества! Вторая, направленная лишь на его унижение и порабощение под кованым сапогом своего пангерманского императора.
Соединив странным и единственным в истории браком несомненную отвагу, не страстную и блестящую как у французов, а холодную, продуманную и, оттого более страшную, с покорным низкопоклонством рабов, науку с грубостью, сухую частную мораль, ставшую, впрочем, сегодня гораздо больше видимостью, чем реальностью, с наглым политическим беззаконием, немецкий дворянин, немецкий буржуа, немецкий профессор и подавляющее большинство студенчества Германии, состоящего, главным образом, из бюрократов и зеленых педантов, не проникнуты ли они до мозга костей одновременно очарованием и суеверным страхом перед властями? Педантичный формализм бюрократии и искусная грубость военной дисциплины, не они ли составляют наивысшее, реальное выражение их общественной жизни? Их религия - государство, и они с гордостью лакеев охотно выносят всю ее тяжесть и самые унизительные обиды, лишь бы это государство, пангерманская империя, проявило себя очень мощным извне, то есть явно угрожающим независимости и свободе всех соседних народов.
Эта нация мечтателей чрезмерно жестока в своих действиях. На этот счет еще можно было бы питать иллюзии до 1870 года, до 1866 года. С некоторым принуждением, и закрывая глаза на многочисленные симптомы, которые, уже с 1815 года, начали выдавать настоящую природу национальных чаяний буржуазии Германии, читая прекрасные книги ее профессоров, речи ее ораторов, патриотические стихи ее поэтов, можно было вообразить, что у этой буржуазной Германии была серьезная страсть к свободе. Сегодня иллюзия более невозможна, и надо быть слепым, чтобы совершенно не замечать, что то, чего она всегда хотела, это вовсе не свободы, а мощного и завоевательного единства. Пангерманизировать все соседние народы - вот единственная политическая страсть, дополнение и необходимый венец другой великой страсти буржуазии всех стран: страсти к прибыли, к все большему обогащению принудительным трудом порабощенного пролетариата!