Поле мечей. Боги войны

Брут отступил на шаг и озадаченно нахмурился. Он смотрел на руку соперника. Саломин поначалу боялся взглянуть, потом ощутил легкое жжение и опустил глаза: ничего страшного, небольшая рана, из которой сочится кровь. Воин сдержанно кивнул.

– Сегодня это не самая страшная из моих ран, друг. Надеюсь, в других ты неповинен, – негромко произнес он.

Брут равнодушно поднял меч, выполняя приветственный ритуал, и в этот момент заметил, как скованно, неловко стоит этот обычно столь пластичный и ловкий человек. Лицо римлянина осветилось осознанием страшной истины.

– Кто же это сделал?

Саломин лишь недоуменно пожал плечами:

– Думаешь, легко отличить одного гражданина Рима от другого? Единственное, что могу сказать, – это сделали солдаты.

Брут гневно побледнел и с подозрением взглянул на радостно кричащего Цезаря. Потом медленно, словно не замечая приветствий в свой адрес, пошел прочь с арены.

До финального поединка оставалось два часа. Зрители, возбужденно переговариваясь, отправились перекусить, а тем временем служители начали тщательно разравнивать граблями песок на арене. Ложа быстро опустела, причем Юлий заметил, что сенатор Пранд ушел в одиночестве, без сына. Светоний же, едва кивнув отцу, вместе с Бибулом направился в толпу зрителей.

Эдил почувствовал приближение Брута раньше, чем успел его увидеть, – толпа с энтузиазмом приветствовала любимца. Несмотря на бушующее в душе негодование, воин не забыл, подходя к ложе, спрятать меч в ножны; иначе легионеры просто не пропустили бы его. Они обязаны были останавливать каждого вооруженного человека, пусть даже и любимого народного героя.

И Цезарь, и Сервилия поспешили навстречу. Эдил открыл было рот, чтобы поздравить друга, однако одного взгляда на его лицо оказалось вполне достаточно, чтобы слова застряли в горле. Брут в прямом смысле побелел от гнева.

– Это ты организовал избиение Саломина? – выпалил победитель, подойдя ближе. – Он же едва держится на ногах. Твоя работа?

– Я… – начал было ошеломленный Юлий, но тут же замолчал, поскольку в ложе появился Помпей и разговор явно привлек внимание сопровождавших его легионеров.

Дрожа от волнения, Брут отсалютовал и встал навытяжку, в то время как Помпей не спеша оглядывал победителя.

– Приказ отдал я, – спокойно сообщил он. – Меня вовсе не волновало, пойдет это тебе на пользу или нет. Дело совсем в другом. Чужеземец, не считающий нужным даже приветствовать зрителей, не вправе рассчитывать на теплый прием. Больше того, он заслуживает и худшего наказания. Если бы ему не предстояло выступать в четверке мастеров, он уже давно раскачивался бы на ветру. – (Консул невозмутимо выдержал потрясенные взгляды собеседников.) – По-моему, вежливости можно научить даже чужеземца. А теперь, Брут, выкинь это из головы и хорошенько отдохни перед финальным боем.

Получив приказ, Брут вынужден был его исполнять, а потому лишь виновато взглянул на стоящих рядом друга и мать.

– Наверное, стоило подождать до окончания турнира, – заметил Юлий после того, как Брут ушел.

Змеиный взгляд Помпея заставил его тщательно выбирать слова. Этот человек был еще опаснее, чем казалось раньше.

– А может быть, и совсем забыть? – ответил Помпей. – Помни, Цезарь, что консул – это и есть Рим. С ним нельзя обращаться неуважительно. Над ним нельзя насмехаться. Возможно, со временем ты поймешь это и сам – конечно, в том случае, если граждане дадут тебе шанс занять мое место.

Цезарь хотел было поинтересоваться, делал ли Помпей ставку на Брута, но, к счастью, вовремя успел захлопнуть рот. Он и сам вспомнил, что Помпей не ставил на центуриона. Даже столь искаженное понятие о чести, каким обладал консул, не позволяло извлечь выгоду из наказания.

Юлий неожиданно почувствовал страшную усталость: интриги и безнаказанная жестокость казались неистребимыми. Он молча кивнул в знак понимания и отдернул занавес, пропуская Сервилию и Помпея. Возлюбленная не взглянула даже сейчас, и молодой человек, идя следом, грустно вздохнул. Он понимал, что капризная особа добивается, чтобы он пришел к ней и молил о прощении наедине. Не очень-то хотелось, но выхода не было. Рука снова сама собой потянулась к жемчужине.

Все еще тяжело дыша после быстрой скачки, Цезарь спешился и постучал. Хозяйка таверны подтвердила, что Сервилия поднялась к себе в комнату. Из-за двери доносился плеск воды, – судя по всему, красавица принимала ванну перед вечерним зрелищем. Даже несмотря на волнение, раздавшиеся шаги показались обещанием примирения и радости. Однако из-за двери послышался голос девушки-рабыни, в обязанности которой входило устройство ванн для жильцов.

– Юлий Цезарь, – коротко ответил он на вопрос о том, как доложить.