Поле мечей

Юлий промолчал. Сразу вспомнилось, как Кабера пытался помочь бессильно лежащему Тубруку. В том нападении на поместье, в котором погибла Корнелия, Тубрук получил множество страшных ранений. Доктор никогда не раскрывал секретов своего мастерства; лишь однажды он обмолвился, заметив, что смысл всех и всяческих лечений — в пути. Если жизненный путь человека пройден до конца, то сделать уже ничего нельзя. Однако бывают случаи — это произошло с Рением, — когда оказывается возможным отвоевать человека у смерти.

Юлий искоса взглянул на старого гладиатора. С годами энергия молодости постепенно иссякала, уступая грузу прожитых лет. Покрытое сетью глубоких морщин лицо не скрывало жизненных тягот, и Юлий спросил себя, каким же чудесным образом Кабера смог вернуть старика из тьмы. Впрочем, целитель верил, что боги наблюдают за людьми с ревнивой любовью, и этому убеждению можно было лишь позавидовать. Его собственные молитвы оставались без ответа, словно проваливались в бездну, и безразличие небес приводило в отчаяние.

Наверху, на трибунах, толпа поднялась, чтобы приветствовать какой-то особенно удачный выпад, и солнечные полосы на земле тут же изменили форму. Юлий прошел между последними деревянными опорами и наконец оказался на воздухе. Впрочем, жара здесь стояла такая, что воздуха словно и не было — Цезарь едва не задохнулся от духоты.

Прищурившись на солнце, он взглянул на арену, где в безумном танце двигались две фигуры. Мечи сверкали и звенели, а поглощенная зрелищем толпа стоя ногами отбивала ритм схватки. С трибун долетала пыль, и Цезарь инстинктивно отряхнул одежду. Взглянув вверх, он приложил руку к толстому деревянному столбу — оставалось лишь надеяться, что конструкция выдержит ритмичный топот тысяч и тысяч ног.

Впрочем, самого Юлия происходящее на арене сейчас не слишком интересовало. Кабера перевязывал колено Домиция, а Брут опустился рядом на траву. Здесь же сидел Октавиан и с сочувствием наблюдал за процедурой. Воины взглянули на эдила, а Домиций с жалобной улыбкой поднял руку.

— Они наблюдают за мной, словно волки за раненым зверем. Хищники, все до единого, — пожаловался он, скривившись, — очевидно, Кабера затянул повязку слишком туго.

— Насколько это серьезно? — участливо уточнил Юлий.

Домиций ничего не ответил, однако в глазах его стоял такой страх, что всем стало не по себе.

Кабера не выдержал гнетущего молчания.

— Ничего не могу сказать, — проворчал он, — в коленной чашечке наверняка трещина, так что совершенно непонятно, как он смог продержаться так долго. По идее, он давно должен был бы упасть. Сустав… впрочем, кто знает… сделаю все что смогу.

— Постарайся, пожалуйста, — взмолился Юлий. — Нога очень ему нужна.

Старый доктор недовольно фыркнул.

— Разве имеет какое-нибудь значение, проведет Домиций еще один бой или нет? Это вовсе не…

— Да нет же, дело совсем не в этом. Просто он один из нас. И перед ним лежит еще очень долгий путь. — Эти слова прозвучали уже куда более весомо. Если потребуется, Цезарь готов и уговаривать, и убеждать целителя.

Кабера правильно оценил тон и поднял голову.

— Ты сам не понимаешь, чего просишь, друг мой. Ту силу, которой я располагаю, нельзя расшвыривать направо и налево — на каждую сломанную кость. — Увидев выражение лица Юлия, он словно сник от утомления. — Нежели ты хочешь, чтобы я растратил ее по пустякам? Ведь транс — это… агония, а может быть, и что-то серьезнее. Больше того, ведь в каждом конкретном случае я даже не представляю, страдаю ли понапрасну или… или моими силами движут боги.

Наступило молчание. Цезарь сверлил старика пронзительным взглядом, пытаясь все-таки заставить его испытать судьбу. В это время к группе приблизился один из участников соревнований. Он поздоровался, и, взглянув, Цезарь вспомнил, что это один из тех, чье боевое искусство он отметил особо. Человек был смугл, и кожа его напоминала старое тиковое дерево. Кроме того, он единственный отказался надеть доспехи, предпочитая безопасности легкость и свободу движений. Воин низко поклонился.

— Меня зовут Саломин, — представился он и помолчал, словно ожидая реакции. Никто не ответил, и он продолжил: — Ты храбро и красиво сражался. Сможешь ли выступать дальше?

Домиций через силу улыбнулся.

— Вот дам ноге немного отдохнуть, а там уже будет видно.

— Тебе нужно поискать что-нибудь холодное — самое холодное, что можно раздобыть на такой жаре. Это поможет снять опухоль и боль. Мне хочется, чтобы ты скорее пришел в форму — вдруг нас с тобой вызовут вместе? Не слишком приятно соперничать с раненым.

— Постараюсь, — коротко пообещал Домиций.

Брут усмехнулся, и Саломин взглянул на него с недоумением, не понимая, в чем именно заключается шутка. Церемонно поклонившись, он отошел, а Домиций снова грустно уставился на перевязанную, негнущуюся ногу.

— Если не удастся вернуться в строй, жизнь моя кончена, — в отчаянии прошептал он.