Поле битвы - Россия! (ЛП)

Он испытывал облегчение от того, что ему задавали вопросы исключительно военного характера. Майор КГБ ни разу не спросил о его семье или о гражданских друзьях. Бабрышкин предполагал, что такие вопросы - для более неторопливых допросов мирного времени. Теперь же их интересовала только война и все с ней связанное. Он радовался этому. В смерти нет ничего страшного. Правда, Юрий предпочел бы погибнуть в бою, дорого продать свою жизнь. Но он все больше убеждался, что как ты умрешь - в основном дело случая. Возможно, в действительности все смерти одинаковы. Главное, лишь бы Валю сюда не втянули, лишь бы она не пострадала. Он знал - и вспоминал без злобы, что однажды она ему изменила. Возможно, она неверна ему и сейчас. Но это все не важно. Она такая необыкновенная девушка… И поскольку Юрий верил, что тогда она изменила ему только из вредности, только, чтобы досадить, ему было бы не так больно. Другое дело, если бы она действительно полюбила другого. К тому же он знал, что сам часто нарушал свои обещания, что не раз обижал ее. Они жили в стране неисполненных обещаний. И он подозревал, что Валя на самом деле гораздо более беззащитна, чем она сама полагает.

Он заключил сделку с Богом. Не с тем маленьким, мимолетным божком, чей кулак раз за разом обрушивался на него, а с иным Богом, который все-таки, может быть, существует гдето там, наверху. Должен существовать. Он с готовностью умрет, лишь бы беда обошла Валю стороной. Лишь бы дело кончилось только тем, что он просто превратится еще в один труп. Юрий думал о Вале: о запахе любви и лилий, о маленькой врунье, считающей себя такой сильной, и преисполнился жалости к ней. Он мало что мог дать ей - только спасти от судьбы, подобной своей.

Юрию больше не удавалось контролировать свои мысли. Валя превратилась в беженку с печатью смерти на лице. Все вокруг умирали. Умирал сам мир. -Хаос. Женский вопль над устланной трупами степью. Все, кто еще не умер, вотвот умрут. Да здравствует музыка последнего крика!

Бабрышкин снова пришел в сознание. Он приподнял голову, чувствуя, что его череп разросся до невероятных размеров, а сам он превратился в заключенное внутри него крошечное существо. Теперь у него открывался только один глаз. Но он сумел заметить, что в кабинете помимо следователя появились еще люди.

Форма. Оружие. Его солдаты. Они пришли спасти его. Он все-таки еще увидит Валю. И они пройдут вдвоем над рекой, поднимутся на Ленинские горы, а потом пройдут через университетские сады. И серая, печальная Москва покажется им прекрасной в лучах солнечного света. Валя… Как она стала близка ему сейчас!

Юрий увидел, как следователь склонился над столом, затем распрямился и сунул одному из солдат листок бумаги.

- Враг народа, - произнес он. - Расстрелять.

***

Райдер лежал, положив правую руку на маленькую грудь женщины. Он высоко задрал голову на подушке, чтобы ее растрепанные волосы не щекотали ему нос и рот. Он не закрывал глаза. Сегодня темнота была не для сна, и он крепко прижимал к себе незнакомку, околдованный теплом и молочным ароматом ее тела, горьковатым запахом жидкости, которую они пролили на простыни, женской удивительной хрупкостью. Его ладонь то заполнялась ее телом, то пустела в ритм ее дыханию. Он пытался сосредоточиться, запечатлеть в своей памяти реальность ее плоти, чтобы удержать ее после того, как она уйдет. Но его мысли разбегались. Райдер не мог понять, почему появление в его постели этой женщины из другой страны пробудило в нем столько воспоминаний.

По здравому размышлению, сейчас имело значение только соприкосновение их тел. Но он лежал в сырой от их пота постели и вспоминал вечеринки и тревожные, довольно-таки редкие радости молодости, проведенной в маленьком городке, в стороне от больших дорог. Смешливых девчонок, собиравшихся на автостоянке у мелочной лавки, и яростные схватки школьных спортивных команд, приносящих недолговечную славу городам, упустившим свой шанс во всем остальном. Неловкие, жадные, страстные поцелуи, длившиеся бесконечно, пока наконец - неожиданно, внезапно - истомившаяся девчонка не соглашалась на любовь. Слова тут бессильны. Нет на Земле места более одинокого и более необъятного, чем Небраска октябрьским вечером.

Иногда девчонки делали вид, будто не понимают, куда ты клонишь, а другие все знали на удивление хорошо. Менялись только названия телевизионных шоу да модели модных машин, да и те, если вдуматься, тоже не менялись. Райдер не мог понять, откуда у русской женщины из убогого гостиничного номера взялось столько силы, чтобы заставить его вновь почувствовать запах давно ушедших субботних вечеров, увидеть былые промахи и поражения, свои и других, таких, как он.