Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне

Домбровски сообщил, что он и Линке были вместе в тот злополучный день 29 июня 1957 года до 1.30, после чего Домбровски, будучи отпускником, ушел обедать. Линке оставалось работать меньше месяца, ибо 22 июля 1957 года он передал дела своему заместителю. 25 июля был обнародован приказ за подписью Вилли Штофа, министра обороны ГДР. В нем говорилось о том, что Линке ушел в бессрочный отпуск по состоянию здоровья. Лишь исполнявший обязанности шефа и секретарь, печатавший дополнительный список телефонов по приказу Линке, да три советских советника знали об истинных причинах «отпуска» Линке[803]. Однако к концу сентября вся служба знала правду и была возмущена формой прикрытия Линке, ибо любой другой за подобную «оплошность» был бы вышвырнут из СЕПГ и отправлен на десять лет в тюрьму.

И хотя ничего нового в распределении жилья в связи с нехваткой его и бюрократией не произошло, служебные телефонные номера в середине июля были изменены и всем сотрудникам приказали уволить прислугу. Чтобы предотвратить в будущем возможные контакты американской разведки с высшими чинами восточногерманской разведки, дома последних были поставлены под наблюдение. Перетряска штата из-за промаха Линке закончилась увольнением «без ущерба» и под самыми мелочными предлогами восьми сотрудников низшего ранга. Ничего как будто не случилось с советскими советниками, которые продолжали работать по-прежнему[804].

Поставленное в известность о деле Линке и бегстве Дом-бровски, ЦРУ дало БОБ 20 ноября 1958 года согласие на включение этих операций в разработку контратаки «шпионский центр», проводившейся вместе с властями Западного Берлина. Результатом стала проведенная 22 января пресс-конференция, на которой журналистам были предъявлены материалы из дела Линке и выступил Домбровски. Это была сенсация. Запад назвал Восточный Берлин рассадником советского и восточногерманского шпионажа[805].

КОНТРАТАКА БОБ РАЗДРАЖАЕТ ГРОМЫКО

Громыко сидел с каменным выражением лица во время чтения и, казалось... думал, как лучше ответить.

Foreign Relations of the United States, 1958 - 1960.

Пока в ответ на атаки СССР и ГДР на Западный Берлин как шпионский центр разворачивался первый этап контратаки БОБ в средствах массовой информации Запада, аналитики-контрразведчики БОБ были заняты подготовкой гораздо менее сенсационного, но не менее важного мероприятия[806]. Когда начались приготовления к совещанию министров иностранных дел в Женеве в мае 1959 года, представители госдепартамента выразили озабоченность тем, что вопрос о «подрывной деятельности» в Западном Берлине может быть официально поднят Советами. Чтобы противостоять этому, БОБ начала собирать самую лучшую контрразведывательную информацию, какую только можно было добыть, об истинном размахе шпионажа и подрывной деятельности, центром которых был Восточный Берлин, а инициаторами и организаторами Советы, ГДР и представители восточноевропейских спецслужб. Документы были подготовлены в БОБ, переданы в берлинскую миссию и отправлены в штаб-квартиру ЦРУ для представления госдепартаменту. Еще прежде, чем началась конференция в Женеве, Уильям Банди, который возглавлял разведывательную поддержку при американской делегации, посетил Берлин, чтобы лично познакомиться с местными условиями и информацией БОБ[807].

Министры иностранных дел стран-союзниц прибыли 1 июня в резиденцию советского министра иностранных дел Андрея Громыко для неформальной встречи. Кристиан Хертер, государственный секретарь США, совсем недавно сменивший на этом посту Джона Фостера Даллеса, открыл совещание чтением материалов БОБ о «подрывной деятельности и поджигательской пропаганде, исходящих из Восточного Берлина и направленных против Западного Берлина и Федеративной Республики Германии». За этим последовала подробная характеристика советской, восточногерманской и восточноевропейских разведок, находящихся в Восточном Берлине. Хертер дважды прерывал чтение. В первый раз он процитировал восточногерманские радиопередачи, содержавшие нападки на него лично, во второй раз — официальную восточногерманскую прессу, нападавшую на Генриха фон Брентано, министра иностранных дел Западной Германии. Согласно доклада о совещании, «Громыко сидел с каменным выражением лица и, казалось... думал, как лучше ответить. Он начал, сказав, что наши люди, подготовившие эти материалы, проделали большую работу». Дальше, как бы возвращаясь, он сказал, что «вопросы пропаганды и подрывной деятельности не относятся к числу главных, которые предстоит обсудить. И занимают место четвертое или пятое, может быть, даже шестое»[808]. В письме президенту Эйзенхауэру, докладывая о совещании, Хертер сообщил, что, как ему показалось, некоторые пассажи «несколько расшевелили Громыко», и предположил, что на предстоящих заседаниях «мы вряд ли услышим что-то существенное об этом»[809].