Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне

Кизевальтер стремился использовать короткое время на встрече 17 ноября для доработки нового плана срочной связи с Поповым, однако тот жаждал рассказать об изменившейся атмосфере в советской колонии в Карлсхорсте после речи Хрущева. Все были словно убеждены в наступлении поворотного момента в отношениях с Западом по германскому вопросу, и Попов суммировал свои впечатления следующим образом: «Ясно главное. Мы собираемся передать власть в Восточном Берлине восточным немцам, и это будет политическим шагом, чтобы заставить западные державы пойти на переговоры с восточными немцами. Второе, ГДР постарается ослабить... ваше влияние в Западном Берлине». И добавил, что восточные немцы будут точно знать, сколько западных войск находится в Берлине, и дадут разрешение лишь какому-то определенному количеству военных проезжать по их территории. Попов также считал, что все советские войска будут выведены из Восточного Берлина, чтобы продемонстрировать Западу, мол, «мы вывели свои войска, а вы свои — нет»[758].

Предсказание Попова было не лишено смысла. За речью Хрущева последовала нота 27 ноября 1958 года, где было высказано требование сделать Западный Берлин свободным демилитаризованным городом. Однако, в случае невыполнения этого в течение шести месяцев, СССР намеревался передать свои функций в Восточном Берлине руководству ГДР. Соединенные Штаты немедленно ответили на ультиматум Хрущева, дав ясно понять, что не «согласны на односторонний отказ от своих прав и обязанностей в Берлине со стороны СССР»[759]. Ультиматум и угроза правам союзников в Западном Берлине стали очагом многомесячного напряжения в жизни западных берлинцев и союзнических войск. Нельзя сказать, что для Запада это было большой неожиданностью. Уже довольно долго Советы искали способ возложить на ГДР ответственность за отношения с западными союзниками по вопросу Берлина и снять с себя всякую ответственность за меры по удалению союзников с их территории.

С конца 1957 года и почти весь 1958 год восточногерманские власти готовились к тому, чтобы самим выяснять отношения с Западным Берлином и присутствовавшими там союзными войсками. В октябре 1957 года ГДР ввела в обращение новые денежные знаки. В течение какого-то времени границы между Восточным Берлином и Западным Берлином были перекрыты для предотвращения челночных поездок спекулянтов, наживавших барыши на колебаниях курса валют. Это показало, что, если использовать достаточно людей, то движение из одного сектора Берлина в другой можно остановить. Были получены также сообщения о том, что пассажирский транспорт из Потсдама в Восточный Берлин по городской железной дороге, пересекающей Западный Берлин, будет переведен на внешнее берлинское кольцо. Это означало лишь одно. Жители Потсдама — граждане

ГДР (включая правительственных чиновников и партийных функционеров), лишались возможности проезжать через Западный Берлин на работу в Восточный Берлин и отныне должны были пользоваться на внешнем кольце вокруг Берлина куда менее скоростными поездами на паровозной тяге. Был усилен уже действующий контроль за транспортными средствами (не союзников), совершающими рейсы между Берлином и Западной Германией: почтовые вагоны отцеплялись для проверки, товары, отправленные водным путем, конфисковывались, пассажиры обыскивались[760].

Пользуясь любой возможностью, советские и восточно-германские власти пытались принудить США вести переговоры с ГДР по вопросам, являвшимся прерогативой военного руководства СССР. Когда 7 июня, например, американский военный вертолет по ошибке приземлился в Восточной Германии, Советы отправили пассажиров и экипаж объясняться с чиновниками ГДР. Это означало, что американская военная миссия для освобождения людей должна была вести переговоры с властями ГДР. Дипломатические попытки уговорить СССР быть посредником провалились, однако и людей и вертолет американцам вскоре удалось вернуть, благодаря переговорам между Красным Крестом США и ГДР. Мгновенное превращение Советами и Восточной Германией заурядного эпизода в широко освещенную прессой проверку намерений показало, насколько серьезно они относятся к передаче в ГДР всех прав на отношения с союзниками[761].