Поле битвы

Наталья Алексеевна вышла из кабинета с твёрдой установкой отчислить Стрельникову из подготовительного класса. Нельзя сказать, что она так уж боялась завуча и безоглядно приняла её пожелания как руководство к действию. Она не сказала ни да, ни нет, про себя решив дождаться возвращения директора и обсудить этот вопрос уже с ним, ибо завуч, по всему, полностью на себя ответственность за это решение брать не собиралась, а надеялась всё сделать руками учительницы. Наталья Алексеевна, не будучи докой в своей профессии, в делах житейских была далеко не дурой и это понимала хорошо. С другой стороны она не испытывала никакой симпатии и к Стрельниковой, и потому её бы тоже отчислила с лёгким сердцем. Но куда более противен ей этот Попков, противна его мать, от которой за версту несло неотёсанной деревенской Нюшкой, приехавшей в Москву на заработки, до сих пор не научившаяся говорить без «энто», «чаво», «чай» и тому подобных словечек. Наталья Алексеевна ненавидела простой народ, напуганная с детства, когда этот народ пришёл грабить церковь, где служил её отец, а потом и их дом. Она маленькой девочкой пережила всё это. Но и с завучем отношения портить не хотелось. По сути, Вера Ароновна проводила в жизнь установку высшего руководства: во всех специализированных школах должна быть обязательно прослойка пролетарских детей. И если, не дай Бог, эта еврейка «стукнет», что учительница, ответственная за предварительный отбор, вопреки её предостережениям отчислила «пролетарского» ребёнка, да ещё упомянет происхождение учительницы… Это действительно может плохо кончится. И хоть на дворе 50-е, а не 30-е, как говорится, пуганая ворона простой хлопок за выстрел принимает. В мучительных раздумьях Наталья Алексеевна всё более склонялась к мысли внять уговором завуча и не ждать директора: «Шут с ним, пусть учится этот дебил, а эту рыжую, наглую грязнулю, выгнать тоже грех невелик.»

Когда учительница уже собиралась домой, в свою коммунальную комнатёнку, чтобы в общественной кухне приготовить свой скудный ужин… Тут в дверь класса раздался энергичный, настойчивый стук.

– Разрешите!.. Здравствуйте, простите за беспокойство. Вы Наталья Алексеевна? Я Стрельников, отец Алёны Стрельниковой, – в классную комнату вошёл и словно принёс с собой волну свежего воздуха рослый, представительный человек в кожаном пальто с каракулевым воротником, на его ногах белели начальственные «бурки».

Наталья Алексеевна знала, кем являются родители её учеников, и никак не ожидала, что сотрудник какой-то снабженческой организации, причём не директор и не зам, может так хорошо одеваться и выглядеть столь внушительно. Она впервые видела отца Стрельниковой, до того на родительские собрания приходила её мать, женщина хоть и хорошо одетая, но на жену большого начальника никак не походившая. После большой войны минуло немногим более десяти лет, народ жил крайне бедно и хорошая дорогая одежда обычно свидетельствовала о «весомой» должности её обладателя.

– Да, это я. Что вы хотели?

– Вот пришёл познакомиться. Всё никак не мог с работы вырваться, – мужчина продолжал источать энергию, деловитость, а в руках держал туго набитый чем-то портфель. – Алёна много мне о вас рассказывала, какая вы замечательная, заботливая. Вот я и решил зайти к вам, ну и… – гость бросил настороженный взгляд через плечо, и убедившись, что дверь плотно прикрыта расстегнул свой портфель. – Вот это вам, в знак благодарности за чуткость к моей девочке.

Стрельников начал прямо на стол перед Натальей Алексеевной выкладывать консервные банки с красными красивыми этикетками – камчатских крабов, стеклянные банки с расфасованной черной и красной икрой, высокие железные без этикеток – с тушёнкой. Конечно, на лицо была ложь. Никакого участия и заботы Наталья Алексеевна к Алёне Стрельниковой не выказывала. Скорее наоборот, узнав от дочери, что учительница к ней более чем прохладна, отец решил просто «подмазать», не догадываясь, что делает это в «переломный» для судьбы Алёны момент. Нет, Наталья Алексеевна даже не пыталась предпринять какое-то гордое действие, типа возмущения: «Да как вы смеете, мне советскому педагогу, взятку!» Вид консервированных деликатесов, которые можно было приобрести разве что в центральных магазинах типа ГУМа, или Елисеевского и за немалые деньги, у неё, существующую на нищенскую зарплату, едва не вызвало непроизвольное сглатывание слюны. Это была вообще первая взятка, которую ей предлагали, да ещё такая вкусная. В те годы, для любой одинокой, плохо питавшейся «училки», такая взятка являлась просто даром Божьим. Увидев растерянное лицо учительницы Стрельников, по всему, не впервые делавший такие «презенты», вновь взял инициативу на себя:

– Наталья Алексеевна, вы это спрячьте куда-нибудь. Сумка у вас есть?… Давайте, а то не ровён час, войдёт кто-нибудь. И это, если вам чего-нибудь понадобится, вы не стесняйтесь. Я буду теперь к вам регулярно заглядывать, справляться об успеваемости Алёны. Я ведь любые продукты достать могу. А если что-нибудь из промтоваров, то тоже подумать можно.