Градоправитель, тот самый почтенный старец, к которому наши странники являлись накануне, успокоил их насчет их безопасности, обнадежил, что правительство будет пещись об них, и примолвил, что они должны отвечать искренно на все вопросы, для извещения высшего правительства об этом необыкновенном и важном событии, а притом и для уничтожения ^ глупых народных толков.
Вопросы предложили первый астроном и первый философ высшей школы, или, по-нашему, академии.
Астроном. Итак, вы с той планеты, которая ближе других к нам и которую вы называете Землею, а мы — ночным солнцем, и которая в тринадцать с половиною раз более нашей планеты?
Митрофан. Точно так! Мы жители Земли.
Философ. Что Земля обитаема — это было только философическое предположение, основанное на теории вероятностей и аналогии. Многие из наших ученых, однако ж, не верят тому и доказывают невозможность этого предположения тем, что Земля окружена густою атмосферою, стесняющею испарения планеты и затрудняющею действие электричества.
Митрофан
Все присутствовавшие улыбнулись и посмотрели друг на друга.
Астроном. Итак, вы видите нашу планету по ночам освещенною?
Митрофан. Да, в виде шарообразного фонаря, в виде полу-шара и рога…
Астроном. Точно так, как мы видели вашу Землю. А как длинны ваши ночи?
Митрофан. Сутки разделяются у нас, по-книжному, на 24 часа, и одна половина суток называется днем, а другая ночью, хотя в иных странах^ например, в той, из которой я залетел в Луну, летом совсем почти не бывает ночи, а зимою едва несколько часов в сутки светло, и хотя день и ночь не бывают никогда равны, как пишут в книгах… Но мы верим писаному, чтоб не спорить понапрасну.
Астроном. А здесь… у нас на Луне, день состоит из четырнадцати, а ночь из тринадцати с половиною суток, и вы прибыли к нам именно в первые сутки после ночи, следовательно, двенадцать дней не увидите с Луны вашей родины.
Митрофан. А что пользы, хотя и увижу, когда нельзя воротиться! И у нас много хорошего на показ, да то беда, что глаз видит, да зуб ней мет!
Философ. Все ли жители Земли похожи друг на друга?
Митрофан. Все люди похожи друг на друга складом, но разнятся между собою очерком лица и цветом кожи. Мы принадлежим к лучшей породе людей, то есть к белой; но у нас есть люди чернокожие, оливковые, медного цвета…
Философ. И у нас тоже! И у нас разношерстные лунатики! Мы принадлежим к
Митрофан. Чрезвычайно! У нас только и толков, что о просвещении. Вот, например, меня — так насильно просветили, хотя мать моя и дядя, из знаменитого рода Скотининых, вовсе того не желали…
Философ. В чем же состоит ваше земное просвещение?
Митрофан стал в тупик и не знал, что отвечать; наконец, собравшись с духом, сказал:
— На это я не могу отвечать одним разом. Каждый понимает просвещение
Философ. Но кого же у вас общее мнение признает просвещенным?
Митрофан снова смутился. От роду не слыхивал он об общем мнении и не знал, что это такое. Но как надлежало отвечать, то он сказал наотрез:
— Общего мнения я не знаю — у нас его нет вовсе.
Градоначальник. Как нет общего мнения? Это что-то непонятное! Ведь у вас есть мысли, есть дар слова?
Митрофан молчал.
Философ, думая, что он непонятно выразился, сказал:
— Вот, например, если вы почитаете меня умным лунатиком, то это ваше мнение, а если меня почитает таковым целый город, целая страна, то это общее мнение.
Митрофан. А какое дело до вас целому городу и целой стране? Тог пусть беспокоится о вас, кто имеет с вами дело, например, наследники вашего имения, кредиторы, игроки, с которыми вы играете в карты, приятели, которые у'вас обедают… а чужим людям что за нужда, кто вы и что вы.
Философ. Однако ж, кого же у вас почитают просвещенным в круге людей порядочных, достаточных, словом, людей, которые по своему положению выше других в свете, в обществе?
Митрофан. Кто хорошо и по моде одевается, ловок в обращении, знает чужой язык, то есть язык не отечественный, умеет танцевать, играть в карты… этого и довольно!
Философ. Но какие же науки должен знать этот просвещенный человек?
Митрофан. Науки!.. Да зачем ему науки! Науки для ученых, для учителей…
Философ. Помилуйте. Да ведь ученые и учителя должны же обучать или научать кого-нибудь.