Покушение

Проснувшись, он долго лежал в темноте, прислушиваясь к собственным ощущениям – болело в левой стороне груди, словно туда и впрямь всадили кусок свинца, сердце билось редкими, болезненными толчками, а во рту ворочался высохший, шершавый язык. Наконец отпустило немного и на лбу выступила испарина слабости. Повернувшись на бок, Менза отругал себя последними словами – чего распускаешь нервы, они еще пригодятся!

Утро пришло с обычными тюремными звуками – стуком отпираемых и запираемых решеток, шагами охраны, гулко разносящимися по пустым коридорам, перекличкой часовых и выводом на оправку. Позавтракав, Менза закурил и стал с нетерпением ждать появления монаха – ведь Моу обещал сделать все, чтобы тот не миновал камеры подследственного Фарида Акбара. Любой из заключенных мог позвать к себе монаха, и звали, поскольку его посещение было одним из развлечений в серых, похожих один на другой, тюремных буднях.

Моу не подвел – часов в десять появился монах – загорелый, лысоватый, лет тридцати, с водянистыми голубыми глазами.

– Сын мой нуждается в слове Божьем? – ласково глядя на Мензу, спросил он, дождавшись, пока уйдет сопровождавший его охранник.

Подследственный желчно усмехнулся – он явно старше монаха, привычно именовавшего его сыном. Но тут же спрятал усмешку:

– Есть ли у вас такие слова, святой отец, особенно для человека, придерживающегося иной веры?

– Все на земле принадлежит единому Богу, и суть не в том, какие обряды совершает человек при жизни, – присаживаясь, спокойно ответил монах. – Мне известно, что ты принял арабское имя и магометанство, но разве не сказал ваш пророк, что и христиане попадут в рай, если их тела омоют после смерти и похоронят согласно обряду? Мой Бог милосерден еще более Магомета.

– Хорошо, – поглаживая рукой подбородок, одобрил Менза. Святой отец ему понравился: ловок в словах, не глуп, многое понимает с полунамека. – Что ты можешь сказать мне?

– Сильные люди не нуждаются в словах утешения, – тонко улыбнулся католик. – Скорее, они ждут услуг. Зато святая римская церковь нуждается в средствах.

– Понимаю, понимаю, – полуприкрыв глаза, покивал подследственный, радуясь тому, что не ошибся в монахе. – Можешь не беспокоиться, все, что нужно...

– Сто туда и сто обратно, – мягко сказал монах.

Менза открыл рот от удивления – ну и ставки у святого отца! Но выбирать не приходится: этот канал связи вряд ли высчитают те, кто начал свое расследование его деятельности, проводимое вне зависимости от юстиции.

– Хорошо, – чуть поморщившись, согласился он. – Все будет именно так. Скажешь тому, к кому придешь, что я велел дать. Теперь говори.

– Меня заранее просили встретиться с твоим человеком, – понизил голос монах, оглянувшись на решетчатую дверь камеры, – я видел его.

– Такой мясистый, со шрамом на щеке? – прищурился Менза.

Монах прикрыл глаза и сложил руки на животе, показывая, что он не намерен зря терять время, выслушивая разные глупости, пусть даже за деньги.

– Нет, – покрутил он головой, – я видел именно того, кого ты хотел. Не стоит меня проверять примитивными способами. Я зря денег не беру, запомни. Твой человек, которого я видел, кудрявый, с бычьей шеей, любит грызть ногти и ездит на светлой машине. Ты доволен?

Менза кивнул – сомнений нет, католик видел именно Бэрха.

– Что он передал мне?

– Твои друзья хлопочут об освобождении под залог. Им не терпится расспросить о деньгах, но твой человек уже сплел веревку.

– Он так и сказал? – насторожился Менза. – Сплел веревку?

– Да, – удивленно поднял брови монах, не понимая, что так взволновало китайца. Наверное, это условная фраза на жаргоне ночных кварталов? – Сегодня я снова увижусь с ним. Что ты еще хочешь передать ему, кроме указания заплатить мне?

– Скажи, что веревка должна быть длинной и прочной. Я хочу оказаться на воле раньше, чем этого добьются мои друзья. Пусть думает об этом день и ночь. И еще скажи, что расспрашивать будут не только меня.

– Ладно, – вздохнув, монах встал и, чуть наклонившись к подследственному, шепнул, – я все передам, но вы что-то затеваете, а мой сан не позволяет участвовать в этом. Не волнуйся, я буду нем, но пусть твой человек теперь сам дает тебе обо всем знать, помимо меня. Прощай!

Шлепая по полу разношенными сандалиями, надетыми на босу ногу, он подошел к решетке и постучал, вызывая надзирателя. Менза подскочил к монаху, схватил его за руку и повернул лицом к себе:

– Передай, пусть приготовит склады и за это получишь еще сто долларов.

– Я передам, – мягко высвободился католик, видя, что к решетчатой двери камеры приближается тюремщик.