Покровители

Мать решила, что уедет завтра, в Светлое Христово Воскресение, и мы все вместе отправились в церковь. Возможно, мне показалось, но накануне вечером я почувствовала, что моя талия округлилась. Сидя на субботней службе и глядя на свои аккуратно сложенные на коленях руки, я размышляла, где же может пропадать Алиса Грей и чем она вообще занимается. Местные прихожане разглядывали меня несколько дольше обычного; я понимала, что выгляжу не лучшим образом. Последнее время я предпочитала носить черное… лишь на фоне черных платьев мое посеревшее и тусклое, как дождевые облака, лицо, выглядело более светлым. Появление моей матери также привлекло дополнительное внимание. Она хранила на лице выражение смиренного равнодушия, но я знала, что душа ее урчала, как довольная кошка.

Во время службы, внимая голосу священника, я подняла взгляд над рядами шляп и чепцов, поискав золотистые локоны, но, увы, таковых не нашла. Зато перехватила взгляд молодой женщины, сидевшей наискосок от меня на одной из соседних скамей, под ее добротным теплым плащом явно выделялся округлый живот. Она разглядывала меня в откровенной дружелюбной манере, свойственной простым селянкам, ее взгляд, казалось, говорил: «У нас с вами одна участь». Но она ошибалась, и я предпочла быстро отвести глаза.

Чувствуя, что мои руки совсем заледенели, я сунула их под себя и сидела на них, пока они вконец не онемели. Сегодня утром меня опять мучили приступы тошноты, навязчивые и непрошеные. Колн находился в нескольких милях отсюда, и там был свой приход, поэтому вряд ли Алиса захаживала в церковь Святого Леонарда. Но она работала в пивной «Рука с челноком» меньше чем в миле отсюда; осмелюсь ли я проявить нетерпение и навестить ее там? Я приглашала ее зайти к нам в Страстную пятницу, но она сказала, что сможет прийти только после Пасхи.

Через несколько скамей от нас сидел аптекарь вместе со своей семьей, его безмятежное лицо обращалось к кафедре, как цветок к свету. Выращивала ли Алиса травы сама или покупала в его лавке? И если покупала, то будет ли она благоразумно сдержанна? Джон Бакстер, младший приходский священник, обладал высоким, ясным голосом, звонко возносившимся под своды храма и изгонявшим пустынный мрак из всех углов.

– «…Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, – провозглашал он, – ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо…»[12]

На кафедре перед ним лежала новая Королевская Библия[13], которую мы купили для него в Лондоне. Я тогда впервые попала в типографию, разместившуюся в высоком и узком, как шкаф, доме в деловом центре. По окрестным улицам носились мальчишки-разносчики с корзинами на головах, словно мы попали в древнюю Галилею. Зайдя в ту типографию, я словно попала в некий совершенно особый мир, пропитанный знаниями, насыщенный запахами бумаги и чернил, но отчасти похожий на какую-то пыточную камеру с огромными скрипучими хитроумными приспособлениями из дерева.

– «…Первосвященники же и книжники стояли и усильно обвиняли Его. Но Ирод со своими воинами, унизив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату»[14].

Эту новую Библию издали в прошлом году, и мы приобрели три экземпляра: один для дома, второй для церкви, и третий для матери Ричарда. Все книги были красиво отделаны, с золотым обрезом и тонкими, как цветочные лепестки, страницами.

– «…Но они кричали: распни, распни Его! Он в третий раз сказал им: какое же зло сделал Он? Я ничего достойного смерти не нашел в Нем; итак, наказав его, отпущу. Но они продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят»[15].

Джон Бакстер был стар, его пергаментное лицо цветом напоминало листы Библии, однако голос его звучал с молодой мощью над покашливающими, шаркающими и шепчущими младенцами-прихожанами. Я почувствовала странную легкость в голове, словно вдруг превратилась в песочные часы, которые настала пора перевернуть.

– «Ибо приходят дни, в которые скажут: «блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!» Тогда начнут говорить горам: «падите на нас!» и холмам: «покройте нас!»[16].

Я почувствовала, как мать рядом со мной нервно поежилась, и наши юбки соприкоснулись. Из-за тугого корсета я с трудом дышала, на шее пульсировала набухшая жилка. В голове царила полнейшая пустота, и мне подумалось, что она сейчас отделится от шеи и, точно перышко, воспарит под церковные своды.

Джон Бакстер призвал нас подняться, и толпа прихожан встала со скамей, увлекая меня за собой, очертания кафедры затуманились и поплыли. А потом все поглотила тьма.

* * *