Несколько минут спустя Джулия уже покачивалась в роскошной городской карете своего мужа, которая выехала с Баркли-сквер и направилась в сторону Гроувенор-сквер. Небо мало-помалу начинало проясняться, и кое-где сквозь пелену серых облаков проглядывали бледно-голубые клочки. Воздух после ночного дождя казался особенно свежим и чистым, но в его свежесть уже вплеталась стойкая струя лошадиного пота. По улицам разъезжали повозки для сбора отбросов, ими правили дюжие плечистые возчики. Тут и там к небу поднимались темные столбы дыма от очагов и каминов, топившихся углем. Почти все дома в городе были темно-серые, а в тех местах, куда обычно сваливался уголь, стены почернели от въедливой пыли.
Джулия, впрочем, предпочитала не замечать вездесущей угольной пыли и дыма, которым в недалеком будущем суждено было видоизменить облик столицы, и искренне любовалась прекрасными зданиями и оживлением на городских улицах. Навстречу ей катились кареты всех видов и мастей: одноместные открытые экипажи, роскошные парные двуколки, фаэтоны, спешившие в Гайд-парк, легкие прогулочные кареты, старомодные четырехместные коляски и ландо. Этот город полон движения, думала Джулия, а всякое движение рано или поздно должно вести вперед. И хотя присутствие Эдварда в столице ее немало смущало, она все же была рада, что наконец попала в Лондон.
Следующая неделя принесла с собой круговорот радостных событий, и первым из них был бал, устроенный маркизой в честь сестер Вердель. Если до сих пор Джулия еще немного сомневалась в успехе Элизабет, Каролины и Аннабеллы в Лондоне, то после бала сомнения ее окончательно развеялись. С первого же момента их появления перед гостями, когда они, все вчетвером – две черноволосые и две златовласые красавицы, – грациозно спустились по мраморной лестнице в доме леди Тревонанс, у младших сестер буквально отбоя не было от кавалеров.
Джулия и сама могла бы собрать около себя целый шлейф поклонников, однако она предпочитала находиться возле мужа, предупреждая его малейшие желания. Он держался отстраненно, и время от времени Джулия ловила на себе его взгляд, исполненный какой-то непонятной печали. Однако он по-прежнему оставался равнодушен к расспросам жены и, по-видимому, не собирался говорить ей, что его удручает.
И все же, несмотря на явную холодность сэра Перрана, Джулия была довольна началом этого сезона. Первые две недели ее пребывания в Лондоне полностью совпали с предсказаниями леди Тревонанс. Каждый вечер ей приходилось вывозить своих сестер по меньшей мере в четыре разных места, дверной молоточек их дома на Гроувенор-сквер почти не смолкал, а сам дом скоро стал похож на большой цветочный магазин. Отсутствие приглашений в Дом Алмака было пока незаметно, поскольку традиционные «среды Алмака» еще не начались. Джулия надеялась, что до их начала сестры успеют проявить себя с наилучшей стороны и что мамино воспитание, вкупе с их собственными достоинствами, поможет им утвердиться в лондонском великосветском обществе.
Что касается Эдварда, то после их первого нечаянного свидания Джулия убедилась, что уже может встречаться с ним на людях без прежнего, почти непреодолимого желания броситься к нему в объятия. При виде его она всегда напоминала себе о своем долге перед мужем и о том, как важно для нее сейчас завоевать сердце сэра Перрана. В ее жизни не могло быть места для Эдварда, и она это знала. Кроме того, думала она, в июне она все равно вернется в Бат и не увидит его в течение многих месяцев, а может быть, и лет – учитывая, что положение в Европе опять резко обострилось.
Эдвард, со своей стороны, держал данное ей слово. В их доме на Гроувенор-Сквер он почти не бывал, когда же на одном из балов он пригласил ее на тур вальса, а она ему отказала, он смиренно кивнул и больше уже не повторял попыток. И хотя, в самых разных залах и гостиных, им приходилось сталкиваться довольно часто, однако за все это время они ни разу не оставались одни даже в минутной беседе. Глядеть на Эдварда Джулия позволяла себе лишь изредка, и то украдкой, потому что всякий раз при этом внутри ее словно срабатывала секретная пружина, и она начинала тосковать о несбыточном. Теперь она уже не скрывала от себя, что сердце ее навек отдано Эдварду. Она знала, что будет любить его всегда, но надеялась, что сумеет все же держать себя в известных рамках и не даст своей любви разрушить ее жизнь с сэром Перраном.
20
В начале апреля Джулия вместе с сестрами сидела в просторной Малиновой гостиной на втором этаже дома на Гроувенор-сквер. Комната, в полном соответствии со своим названием, была выдержана в малиновых и красных тонах, с вкраплениями черного лака и позолоты. На всех четырех окнах висели малиновые бархатные портьеры, перевязанные по бокам золотым шнуром с кистями на концах. Стены, диван и несколько черных лаковых стульев были обтянуты алым камчатным шелком. В углу стояли арфа и фортепиано, готовые зазвучать в любую минуту.