Покойный Маттио Паскаль

Дальнейшее меня не интересовало. Но почему и Адриана отказывается приходить на эти сеансы? Тоже из-за религиозных убеждений… Но если внучка маркиза Джильо будет принимать в них участие с разрешения дедушки-клерикала, почему бы не прийти и Адриане? Вооружившись этим доводом, я попытался убедить ее вечером, накануне первого сеанса.

Она зашла ко мне в комнату вместе с отцом, который услышал мое предложение.

– Вечно то же самое, синьор Меис! – вздохнул он. – Перед лицом этой проблемы религия настораживает свои ослиные уши и пугается, как и наука. Между тем я уже говорил и объяснял дочери, что наши опыты отнюдь не противоречат ни той, ни другой. Что касается религии, то они ведь как раз и доказывают те истины, которые она утверждает.

– А может быть, я просто боюсь? – возразила Адриана.

– Чего? – не сдавался отец. – Доказательств?

– Или темноты? – добавил я. – С вами, синьорина, мы были бы в полном составе. Неужели вы нам измените?

– Но я… – смущенно ответила Адриана, – я в это не верю, не могу верить… Вот и все.

Больше она не добавила ни слова. По ее тону и растерянности я сразу понял, что не одна только религия препятствовала Адриане бывать на этих опытах. Страх, на который она сослалась в свое оправдание, мог объясняться совсем другими причинами, о которых синьор Ансельмо и не подозревал. Вероятнее всего, ей было мучительно присутствовать при том, как ее отца, словно ребенка, морочат Папиано и синьорина Капорале.

У меня не хватило духу настаивать.

Но она, будто прочитав в моем сердце огорчение, которое причинял мне ее отказ, нерешительно пробормотала в темноте: «Впрочем…», и я тотчас же поймал ее на слове:

– Ах, молодец! Значит, вы будете с нами?

– Только на завтрашний вечер, – улыбнулась она.

На следующий день, попозже, Папиано явился приготовить комнату: внес грубовато сколоченный прямоугольный столик елового дерева, неполированный, без ящиков, освободил один угол и повесил там на протянутой веревке простыню. Потом притащил гитару, собачий ошейник с большим количеством бубенчиков и еще другие предметы. Все эти приготовления совершались при свете пресловутого фонарика с красными стеклами. Хозяйничая в комнате, он, разумеется, ни на минуту не умолкал.

– Простыня служит… да, служит… как бы это выразиться… ну, скажем, аккумулятором таинственной психической силы. Вы увидите, синьор Меис, как она будет дрожать, вздуваться, словно парус, и порою озаряться странным, я бы сказал, звездным светом. Да, да, вот именно! Нам не удалось еще добиться материализации, но свет мы уже получили. Вы сами в этом убедитесь, если нынче вечером синьорина Сильвия будет в подобающем состоянии. Она общается с духом одного своего старого товарища по консерватории, умершего – храни нас господь! – от тифа в возрасте восемнадцати лет. Родом он был… право, не знаю… да, кажется, из Базеля, но его семья давно обосновалась в Риме. Одареннейший был музыкант, но жестокая смерть скосила его раньше, чем он дал все, что мог бы дать. Так по крайней мере утверждает синьорина Капорале. Она общалась с духом Макса еще до того, как выяснилось, что у нее дар медиума. Так его звали – Макс… Погодите… Макс Олиц, если не ошибаюсь. Да, да, уверяю вас! Когда этот дух овладевал ею, она импровизировала на рояле, пока не падала в обморок. Однажды вечером на улице собрался народ и ей стали аплодировать…

– И синьорина Капорале даже испугалась, – невозмутимо вставил я.

– Ах, так вы знаете?… – прервал свой рассказ Папиано.

– Она сама мне говорила. Значит, люди аплодировали музыке Макса, которую исполняла синьорина Капорале?

– Да, да! Жаль, что у нас в доме нет рояля. Приходится довольствоваться отрывками, двумя-тремя аккордами на гитаре. Из-за этого Макс иногда приходит в такую ярость – да, да! – что струны на гитаре рвутся… Ну, да сегодня сами услышите. Кажется, сейчас все в порядке.

– А скажите-ка мне, синьор Теренцио, – я просто из любопытства решил спросить вас, пока вы не ушли, – вы-то сами в это верите? Действительно верите?

– Н-да, – отозвался он сразу, словно предвидел заданный ему вопрос. – По правде говоря, для меня тут не все ясно.

– Еще бы!

– Но вовсе не потому, что опыты совершаются в темноте! Все происходящие при этом явления вполне реальны, тут ничего не скажешь, они просто не подлежат сомнению. Не можем же мы сомневаться в самих себе…

– Почему нет? Как раз вполне можем!

– Как так? Не понимаю!

– Мы же так легко обманываемся! Особенно когда нам хочется во что-то верить…