Поклонник

Мы с мамой сидим на диване и молчим. Я слышу собственный пульс в ушах. А может быть, это грохот волн северного моря.

– Веточка, – тихо зовет меня мама, не зная, как начать разговор.

– Ее ты тоже называла Веточкой? – первой говорю я.

– Кого? – удивленно спрашивает она.

– Свою дочь.

– Ангелина…

– Ты назвала меня в честь своей дочери, – перебиваю я ее.

Мама бледнеет. Ее кожа словно мрамор, а глаза большие и полные отчаяния и боли.

Она не отпирается.

– Я… я думала, что так будет лучше, – шепчет она, глядя на свои ладони, на которых я вижу темные следы от ногтей – когда она волнуется, всегда впивается ногтями в кожу. Как и я. – И для тебя, и для нас со Стасом.

– Лучше? – убито улыбаюсь я. – Поэтому ничего мне не рассказала? Я столько раз говорила, что не помню себя до семи лет, а ты всегда отвечала, что это нормально. Молчала. Нет, я не осуждаю тебя – кто я такая? Просто, мам, мне так обидно.

Я ведь могу называть ее мамой? Я даже не понимаю, что по моему лицу снова текут слезы. И мама, тоже плача, утирает их.

– Расскажи мне, расскажи мне все, – прошу я ее. – Для меня это очень важно. Пожалуйста.

– Расскажу, – часто кивает она. – Я не хотела, чтобы ты знала обо всем этом, пыталась тебя оградить, Веточка. Но видимо, пришло время. Пришло…

Она судорожно вздыхает.

– Это произошло пятнадцать лет назад, – говорит мама, глядя в стену и словно видя там кадры из прошлого. – Я работала в доме у твоих родителей домработницей. Это была вынужденная мера – я с детства хотела быть учителем, поступила в педагогический, работала в детском саду. Вышла замуж за любимого мужчину. Мы жили небогато, но очень счастливо. Не зря ведь говорят: «С милым рай и в шалаше». У нас с твоим отцом… со Стасом, – поправляется мама, – родилась дочка. У нас был уговор: сына называю я, а дочку – он. Вот и назвал Ангелиной. Смеялся, что я родила ему ангела, а не ребенка. И запрещал называть сокращенно – не Лина, не Геля, а Ангелина, и точка. Все было хорошо, а потом… потом Ангелина заболела. Сначала мы не понимали, что с ней такое. У нее постоянно болела голова, появилась слабость, начались обмороки. Мы пошли к невропатологу, она отправила нас на обследование, а дальше… А дальше был ад, Веточка. Несколько курсов химиотерапии ничего не дали. Она угасала, словно свечка. Мы продали все, что у нас было, заняли денег, у кого только могли, чтобы купить лекарства, но они не спасли нашего ангела. В последний день зимы ее не стало.

Мама закрывает глаза двумя руками, и я глажу ее по плечу, понимая, какой горькой и несправедливой была ее судьба. – Тогда я думала, что моя жизнь закончилась, что и мне пора уходить вслед за ней. Хорошо, что рядом был Стас, и он заставил меня взять себя в руки. Ангелина ушла, а долги остались. Стас работал в нескольких местах, чтобы отдавать их, и я тоже пошла работать – не в школу, а домработницей, там платили больше. Сначала у одной пожилой женщины, затем – у твоих родителей. Когда ты была маленькой, ты все время крутилась около меня, а я угощала тебя сладостями – слишком уж ты напоминала мне дочку. Вы же были ровесницами, родились в один год, и глазищи один в один – серые, большие, наивные.

Мама встает, уходит в свою комнату и приносит ту самую папку, которую я нашла, а еще – фотографии, на которых запечатлены она, папа и их родная дочь.

Она не похожа на меня: высокая, крепко сбитая, темноволосая – вся в папу, а глаза и правда будто мои. Словно мы сестры.

Я рассматриваю старые фотографии, на которых изображены мама, папа и Ангелина. Вот они на море, довольные и загорелые, вот – на каком-то празднике в детском саду, вот – за столом на Новый год. Обычная семья, молодая и счастливая.

– А потом случился тот пожар, – тусклым голосом продолжает мама, сжимая в руке снимок с Ангелиной, которая радостно улыбается, сидя на качелях. – Хозяин и хозяйка – твои родители погибли, задохнулись во сне. Трое детей, слава богу, выжили. Ты, твоя сестренка Роза и старший брат Валентин. Он никогда мне не нравился – слишком странным был, слишком жестоким. Я видела как-то раз, как он кидал камни в птиц и смеялся, когда попал в одну из них. Но я даже не знала, что он неродной, и думала: как у одних родителей могут быть такие разные дети?

После пожара сестра хозяина, ваша тетка, предложила мне и садовнику забрать вас себе.

«Усыновите девочек, и получите то, что принадлежало их родителям», – говорила она. «А вы не хотите забрать племянниц?» – спросила я с удивлением. У меня до сих пор в голове не укладывается, как она могла вас бросить. «Я и так возьму старшего. Если хотите получить деньги, забирайте девочек. Помогу с удочерением, вы же знаете, что у меня связи. Нет отправлю в приют, а то, что осталось им от родителей, они получат после совершеннолетия» – вот так она нам сказала.

Мама вздыхает и продолжает дальше: