Похоже на любовь

– Неважно, как именно, но потерял, хотя и надеюсь, и рассчитываю на ее возвращение. Когда это случится, кольцо тоже вернется. Обстоятельства сложились таким образом, что я позволил себе быть недостаточно внимательным мужем. Дела тоже требуют внимания. Она этого не поняла, испугалась и запаниковала. А вздыбленную лошадь осаживает и успокаивает не всегда тот, кто имеет на это право, а часто тот, кто случайно оказался рядом. В моем случае получилось именно так.

Григорий замолчал, и я тоже испугалась повисшей над столом тишины. Но вопрос мой прозвучал жалобно, как скрип качелей, с которых соскочил убегающий на зов родителей ребенок.

– А любовь? – спросила я.

– Самое удивительное открытие в своей жизни, которое я сделал, заключается в том, что для того, чтобы вызвать любовь в ком-то, мало любить этого человека самому. Нужно уметь, или иметь что-то еще. А вот что? Это вопрос.

Григорий затушил в пепельнице недокуренную сигарету, помолчал, наклонив голову, и вдруг резко поднял ее, взглянув на меня ясными глазами, которые, между прочим, оказались серыми с зеленоватым оттенком, как у дьявола.

– Я вызвал его на дуэль.

– Что!? – воскликнула я.

– Просто вызвал на дуэль. На автомобилях. Я приехал и предложил ему выехать ночью, когда никто не мешает, на прямой и ровный участок мурманского шоссе, разогнаться навстречу друг другу и ехать. Чтобы посмотреть, кто свернет. Я думал, что способность расстаться с жизнью или покалечиться ради женщины что-то будет значить для нее.

Я попыталась представить, как это все могло происходить. Мой собственный водительский опыт позволял понимать, что резкий уход в сторону на скорости, которую подобные соперники могли позволить себе на своих хоть и не самых плохих автомобилях, на февральском ледке тоже был чреват заносом и приземлением в кювете.

– А на какой ты был машине? – вежливо поинтересовалась я.

– Машина все та же, на какой мы и сюда приехали. Я пролетел прямо и очень долго тормозил. Свернул, хотя и в самый последний момент, другой. Тот, к которому ушла жена.

– Так она все-таки ушла? – я неподдельно удивилась.

– Да. Более того, она была с ним в его автомобиле, когда мы ехали друг на друга. Они приехали вместе. Я, честно говоря, думал, что она осталась там, откуда он стартовал. Ночью было не видно. Я потом жутко «надрался» именно в этом ресторанчике.

– Мы уже закончили обедать. Григорий расплатился, мы поднялись и направились к выходу. В дверях я обернулась к нему и спросила, почему он все еще ждет ее.

– Иллюзия, с которой не хочется расставаться. А может, я просто еще не протрезвел.

Произнося эти слова, он сдвинул брови и посмотрел на переднее левое колесо автомобиля. Я стояла рядом, ожидая, когда он откроет мне дверцу.

Безусловно, он отвез меня до моего дома, причем ни разу не ошибся, опуская ладонь на рычаг переключения передач, а не на мое колено. Вышел из машины, открыл дверцу и подал мне руку, помогая выйти.

Калифорнийское вино продолжало бродить по извилинам моего мозга. Поэтому я позволила себе довольно фамильярно облокотиться на его руку и спросить, уставив свои карие глаза в его серые.

– Тебе было тяжело? И сейчас тяжело?

– Зато я научился прыгать с парашютом, – он отвел свою руку и легонько подтолкнул меня к дому. И уехал, даже не спросив номера телефона и не посмотрев, в какой подъезд я войду. Вот так мы и расстались.

И вы можете верить, а можете не верить, но на день рождения подруги я все-таки пойду с ним. Я узнала в клубе его телефон, позвонила и честно рассказала, что меня предательски бросили, что я тоже научилась прыгать без страховки, что мужики на дне рождения будут просто неприличные, а приходить одной стыдно, что он поразил меня своей историей, но эта история не повод, чтобы оказаться в его постели, и что, если он попытается истолковать это приглашение как предоставление прав на меня, я просто воткну ему нож под ребра.

На мою скромную просьбу быть моим спутником он ответил: «Хорошо». И теперь у меня еще есть один день, чтобы узнать, как это – втыкать нож под ребра.

УРОК МИЛОСЕРДИЯ

Мария Дмитриевна Парфенова, двадцатидевятилетняя учительница литературы в старших классах, которую все остальные преподаватели из-за ее тонкой фигурки и максималистского характера продолжали называть Машенькой, не подошла, а подлетела к двери директорского кабинета. Душевные мучения, которые она испытывала целый день, грозили разорвать ее изнутри, так что она распахнула дверь и вошла в кабинет без стука, с решительно сжатыми губами и со сжатыми же и поднятыми к груди кулачками. В черных глазах ее полыхали мрак и негодование.