«Пха…», — я еле сдерживал оскал, — «Пха-ха-ха-ха! ПХА-ХА-ХА!»
—
Парней снесло по сторонам, и каждый улетел в разные края арены.
— Прекратите! — гаркнула Катя.
Она взмахивает рукой, складывает пальцы в печать и взмахивает ещё раз, буквально разрезая всю арену на две части плавающей, похоже на стекло, стеной.
— Арбитры! Охрана! Бесполезные идиоты, живо помогать! Где вы?! — заорала она в рацию.
— Кхе-кхе, ой, сука, — я закашлялся с улыбкой на лице и свалился на колено.
У-у-ух, давно блевашку не делал. Даже соскучился.
К Громову подбежали охранники. Он встал, отряхнулся и сбил руку арбитра с плеча, утверждая, что всё с ним в порядке и он спокоен. В целом, кажется, так оно и было — он действительно успокоился. Даже по лицу было видно. У него словно в башке перещёлкнуло.
— Константин! Что с тобой?! — воскликнула Катя.
— Живот… скрутило, — прохрипел я, — А что… переживаешь? Ну надо же, снизошли, — не мог сдержать ухмылку.
— Тебе срочно надо в больницу! Эй, целитель! — она замахала рукой, — Сюда! Здесь два…
— Обойдусь, — я медленно поднялся.
«Ох… башка трещит…»
— Что ты несёшь?! Да ты весь посерел! У тебя изо рта и носа кровь идёт! Тебе надо…
—
— Ч-что… ты…, - она широко распахнула глаза.
— Тц, сука, — цыкнул я, прикасаясь к носу, — Да что-ж такое-то…
Не до любовных соплей мне сейчас. Плевать, что и с кем там Романова.
Кровь… почему она с носа-то бежит?..
«Чёрт…», — хватаюсь за трещащую голову.
Я пошёл с арены. Плевать. Мне бы просто отдохнуть.
Перед тем как уйти с арены, я обернулся и увидел уходящего Антона. Он почувствовал мой взгляд, остановился и посмотрел в ответ. Прямо в глаза.
И в этот момент всё вокруг словно исчезло. Зрители, Катя, арбитры и стены. Остался лишь тоннель, на разных концах которого стояло два человека, что с первого дня друг друга ненавидят.
— Ха-а-а-а-а-а, — я не мог сдержать широкую, скалящуюся улыбку, — Просто так ты не умрёшь. И не рассчитывай. Боль и унижения тебе принесу только я.
Он распахнул глаза и сжал кулак. Дальнейшую реакцию дегенерата я уже не видел — зашёл в коридор.
По пути, вот кто бы ожидал, мне встретилась София — неуверенная в себе, она поджимала ручонки к груди и забавно тянула голову чтобы выглянуть на арену.
Я ничего не успел ей сказать. Хотел. Но не смог.
— Стой, — за спиной послышался необычно низкий, безэмоциональный голос Ли.
Я не успеваю обернуться, как Момотаро хватает меня за воротник и прибивает к стене.
— Какого хера ты сделал?… — его глаза светились зелёным, а по всему телу гуляли трещины, видимые лишь через очки, — Я не просил мне мешать!
— Ёмаё, сколько же в тебе силы, — ухмыльнулся я, чувствуя, как едва не трещит моя ключица, — Ты бы осторожнее был.
Его лицо не дрогнуло — всё такой же пустой, нерушимый гнев.
— Пху-у, — выдохнул я, не понимая, как реагировать на первый наш конфликт, — Конечно ты не просил. Я сам захотел вас разнять.
— Зачем?! — имперец сжал челюсть так, что я едва не услышал скрежет, — Это было моё, сука, дело!
— Потому что ты бы его убил, — я выпрямился и, оказавшись всё же выше Момотаро, посмотрел ему в глаза.
— И?! — он сильнее вдавил меня в стену, — Тебе его жаль? Ты хочешь получать все лавры? Хочешь выполнять свой навязанный долг дисциплинарника? Ещё раз спрошу — зачем ты влез в моё дело?!
— Зачем, спрашиваешь? — снимаю очки.
С моего лица пропали все эмоции. Взгляд остекленел и померк, а голос, из энергичного превратился в холодное, мёртвое подобие.
— Потому что Антон Громов — моя жертва.
__
Прогресс пробуждения Гордыни…
41 %
__
— Мой конфликт куда серьёзней, чем твоя неприязнь и пропущенный удар. И я не позволю, чтобы Громов умер до того, как я втопчу его в грязь, — я наклонил голову, — Вот почему. Доволен?
Он сжал мой воротник ещё сильнее, но ничего не ответил.
Затем Момотаро опустил взгляд чуть ниже, открыл рот, снова его закрыл, неуверенно повёл глазами влево-вправо и резко меня отпустил.
— Сука… твою мать, — он попятился, оперся спиной о стену и скатился на задницу, хватаясь рукой за волосы.
Я же лишь отряхнул воротник и надел очки обратно.
Зелёные трещины на Ли начали сходить.
— Чёрт, ты прав. Я совсем голову потерял. Повёл себя как мудак, — он растрепал себе волосы, — Прости, пожалуйста.
Я вздохнул.
— Ага, как мудак. Хорошо, что я хуже, и своего всё же добьюсь.
Момотаро поднял голову
— Да… пожалуй, — хмыкнул он.
Злюсь ли я на Ли? Конечно. Кому понравится, когда обвиняют и вдавливают в стену? Прощу ли я его? Конечно. Ведь я действительно мудак похуже него, и кому как не мне понимать этого нестабильного серебреволосого бурята? Уверен, у него есть причины такой ненависти. Просто мои — весомее. Вот и всё.
— Но раз уж так, — он поднялся, — Ты же наверняка знаешь турнирную сетку, и кто в каких категориях? Я в этом уверен. Ты… как-то слишком много знаешь.
— Допустим.
— Громов выступает в нескольких категориях?
— Допустим.