Похождения скверной девчонки

Прошло несколько недель, и я получил короткое письмо из Лимы, от родителей Хуана Баррето. Они благодарили за помощь и просили прощения за то, что не написали и не позвонили мне, как я просил. Неожиданная смерть Хуана стала для них страшным ударом, и какое-то время ни о чем другом они просто не могли думать. Пришлось преодолеть ужасные бюрократические препоны, чтобы получить разрешение на вывоз тела из Англии, — спасибо, помогли сотрудники перуанского посольства, иначе ни за что не удалось бы похоронить Хуана на родине, как он того хотел. По крайней мере они исполнили последнюю волю обожаемого сына, потерю которого никогда не перестанут оплакивать. И все же для них служит большим утешением в горе то, что Хуан умер, вернувшись к Богу и церкви, и смерть он встретил с поистине ангельским смирением. Так им сказал священник-доминиканец, который его соборовал.

Смерть Хуана я переживал тяжело. Я потерял близкого друга, который в некотором смысле заменил мне толстяка Пауля. После того как Пауль погиб в Андах, в Европе рядом со мной не было никого, кого бы я так же ценил и с кем был бы так же близок, как с перуанским хиппи, художником, рисовавшим лошадей в Ньюмаркете. Лондон, Англия без него будут для меня совсем другими. Вот еще одна причина не возвращаться туда как можно дольше.

Так я решил и постарался не поддаваться искушению. Рецепт был прежним: погрузиться в работу. Я хватался за любые предложения, то неделю, то месяц или даже больше проводил в разных европейских городах на конференциях и конгрессах. Я отшлифовал навык, свойственный только хорошим переводчикам, когда, зная эквиваленты слов, ты перестаешь задумываться над их смыслом (по мнению Саломона Толедано, понимание тут становится помехой), и продолжал совершенствовать свой русский — я очень его полюбил, пользовался им вполне уверенно и свободно — не хуже, чем французским и английским.

Я давно получил вид на жительство во Франции, однако теперь пришлось хлопотать о гражданстве, потому что французский паспорт значительно расширил бы мои профессиональные возможности. В некоторых организациях перуанский паспорт вызывал подозрения, и, когда шел набор переводчиков, там с трудом пытались сообразить, какую роль играет Перу в современном мире и какое место занимает на политической карте. Кроме того, в семидесятые годы во всей Западной Европе стало расти враждебное — и даже агрессивное — отношение к иммигрантам из бедных стран.

Однажды воскресным утром я брился и одевался, чтобы, воспользовавшись весенней погодой, прогуляться по набережным Сены, дойти до Латинского квартала и пообедать в арабском ресторане на улице Сен-Северен, где отлично готовили кускус. Но тут зазвонил телефон. Не сказав ни «привет», ни «добрый день», скверная девчонка принялась кричать:

— Это ты рассказал Дэвиду про то, что во Франции я была замужем за Робером Арну?

Первым моим порывом было бросить трубку. Прошло месяца четыре, а то и пять с нашего последнего разговора. Я постарался взять себя в руки.

— Вообще-то именно так и надо было поступить, но мне это почему-то не пришло в голову, сеньора двоемужница. Жаль, что я ничего ему не сказал. Теперь тебя посадят в тюрьму, да?

— Отвечай прямо и не валяй дурака, — приказала она тоном, от которого, казалось, во все стороны сыпало искрами. — Мне сейчас не до твоих кретинских шуточек. Однажды ты пригрозил сделать это, и я, разумеется, слов твоих не забыла.

— Нет, я ничего ему не говорил. А что случилось? Ты снова впуталась в какую-нибудь историю, грубиянка?

Последовало молчание. Я слышал только ее дыхание, очень громкое. Потом она снова заговорила, и в голосе ее звучало полное отчаяние, она плакала.

— Мы вели бракоразводный процесс. И все шло отлично. Но вдруг, черт знает каким образом, всплыла история моего французского замужества. У Дэвида отличные адвокаты. А у меня — дрянной. И по его словам, если будет доказано, что во Франции я по-прежнему считаюсь женой Робера Арну, мой брак с Дэвидом, заключенный в Гибралтаре, механически объявляется недействительным, и тогда меня могут ждать крупные неприятности. В любом случае Дэвид не даст мне ни копейки, а если стакнется с Робером, то вместе они запросто начнут уголовное преследование с требованием возместить нанесенный им ущерб, моральный, материальный и бог весть какой еще. Они ведь оба мечтают отправить меня за решетку! Как минимум меня вышлют из Англии. Значит, сведения он получил не от тебя? Точно? Ладно, уже хорошо, я всегда считала, что ты на такое не способен.

Опять повисла долгая пауза, потом она вздохнула, словно пытаясь загнать слезы поглубже. Во время нашего разговора она безусловно была искренней. И в голосе ее я не уловил ни капли жалости к себе самой.

— Могу тебе только посочувствовать, — отозвался я. — Честно скажу: твой последний звонок меня сильно обидел, и я твердо решил никогда больше с тобой не видеться, не разговаривать, не искать тебя и вообще забыть о том, что ты есть на белом свете.

— Неужто ты разлюбил меня? — спросила она с усмешкой.