Зеленые глаза Насти прищурились. Папа налил нам Сандеман Фуандерс, пятилетней выдержки.
— На правой, — сказала юная волшебница.
— А вот и нет! — воссторжествовал я. — У меня вообще сроду не было никаких вывихов.
— Значит, будут! — обиженно-зловеще фыркнула Настя и ушла.
Мы же продолжили дегустировать коллекционные вина, пока не появилась его супруга с явным желанием выпроводить меня вон. Без всякой экстрасенсорики ей было ясно видно, что у нас скоро вывихнутся не коленные чашечки, а остатки мозга. Напоследок я попросил у Евгения в долг, сколько сможет. Смог он столько, что я едва рассовал все по карманам. Только потом удалился, прихватив на память игристое Жан Поль Шене.
Отправился я в общежитие нашего колледжа на Бауманской, где вселился в свое новое двухкомнатное жилье. Оказалось оно ничуть не хуже прежнего, даже ширше, вот только коллективный душ в конце коридора, коим я и не преминул воспользоваться, чтобы окончательно протрезветь.
Комендант, вручая мне ключ от семейного номера, радостно сообщил:
— Новость-то какая, слышали?
— А что, Чубайс впотьмах застрелился?
— Это бы пол-беды. У нас нынче ночью, уже под утро, все тараканы разом покинули общежитие! Представляете? Исчезли, как ветром сдуло, все до одного. А ведь чем только я их не морил! Вы даже представить себе не можете, Александр Анатольевич, сколько я с ними мучился. А на рассвете гляжу — несутся вон, словно угорелые. Не в маршевом порядке, а в паническом бегстве. Что бы это значило?
— Я историк, а не биолог, — пожал я плечами. — Понятия не имею. А может быть, это не так хорошо, как кажется? Когда крысы бегут с корабля, он тонет. А вот тараканы… К пожару, что ли?
— Нет, я за электропроводкой слежу, — ответил бывший майор. И добавил: — А крысы у нас в подвале остались, все на месте. Можете сходить и проверить.
— Как-нибудь в другой раз, когда прикуплю сыра.
Мне страшно хотелось спать. Я заперся в своем номере, рухнул на кровать и погрузился в безраздельную тьму. Разбудил меня часа через три звонок на мой сотовый.
— Ты где? — услышал я голос Алексея.
— Погоди, дай сообразить.
Я приподнял с подушки голову, огляделся в незнакомых стенах, и до меня не сразу дошло, где я пребываю.
— Тут, — предельно лаконично и доходчиво отозвался я.
— Ясно, — с той же логической завершенностью произнес он. — Ну тогда собирайся и приезжай на Ярославский вокзал. Я буду ждать тебя возле табло.
— А это очень важно?
— Иначе бы не звонил. Все объясню потом. Скорее.
— Прямо какие-то скачки с препятствиями, — вздохнул я. — Ладно, еду.
Одежду мне собирать с пола было не надо, потому что я в ней и спал, будто всегда готовый к тушению огня пожарный.
Подходя к Алексею, я изо всех сил старался сделать вид, что это кто-то другой всего несколько часов назад собирался его предать и сбежать вместе с крестом и Машей. (А может быть, мой крест Маша?) Но улыбка у меня получилась кривой и жалкой. Себя я презирал, ее ненавидел, а его начинал бояться. Потому что он затягивал меня в область таинственного, в ту сферу, где все непонятное и непознанное вызывает страхи и фобии.
Но Алексей, не замечая моего внутреннего разлада, указал рукой на табло и произнес:
— За пару минут до твоего появления оно сломалось. Гляди.
На табло действительно с бешеной скоростью мелькали цифры и буковки. Иногда они замирали, и тогда на короткий срок высвечивалось расписание поездов. Но тоже какое-то дурацкое и странное. Например: Москва — Мытищи — Стамбул. Потом Стамбул исчез и вместо него появился Царьград. Затем пляска на табло продолжалась, а когда опять останавливалась, то толпа вокруг нас могла лицезреть нечто следующее: Москва — Монино — Царское Село — Вифлеем — Далее везде — Отправление поездов заканчивается.
Раздавались удивленные возгласы, смех, брань и колкие шуточки.
— Програмист нажрался, — усмехнулся я, пожимая плечами. — Только и всего. Какой Царьград в наше время да еще с Ярославского вокзала?
— Не скажи, — отозвался Алексей. — Уж Царьград-то в путях Святой Руси занимает особое место. Ладно, поехали. Билеты я уже взял.
Потом в поезде, пока я подремывал, он стал развивать свою мысль дальше.
— Если там кто-то и напился, то через стакан обрел глубинный смысл, потому что применительно к России, к ее мистической истории, через Константинополь пролегает география вселенского человечества и двигается к Голгофе и горе Елеонской. Вот почему русский православный люд всегда стремился к освобождению Царьграда и Палестины. Есть легенда, что когда турки ворвались в храм Святой Софии, там шло богослужение. Магометане учинили резню. Один из священников держал в руках чашу с причастием. Стены храма перед ним разошлись, а потом сомкнулись. Прошли века, но до сих пор слышно иногда сквозь стену, как молится этот священник. И будет он находиться там до тех пор, пока турки не будут изгнаны русскими из Царьграда, а над храмом Святой Софии вновь не засияет православный крест.
— Почему именно русские, а не курды? — пробормотал я.