— Правда ли, что он латыш?
— Говорили — да, а так ли — не скажу.
— Латыши упрямы разуму вопреки, но бывают обстоятельства, перед которыми упрямство становится глупым и вредным. Где ваше письмо?
Пожидаев передал пакет. Прежде чем вскрыть, Пепеляев похлопал им по ладони с апломбом военного, ожидающего весть о безоговорочной капитуляции противника. Прочел ответ, скривил губы в едкой усмешке:
— Братья офицеры! Строд предлагает сдаться на его милость…
Офицеры дружно рассмеялись.
— Ну и наглец этот Строд! Переговоры закончены, начинаются военные действия. Кстати, какой чин у вас?
— У красных нет чинов.
— Я и забыл. У нас ведь тоже отменено чинопочитание: «брат солдат да брат генерал» — вот как мы разговариваем друг с другом. А Строд рехнулся, так и передайте ему, — сказал Пепеляев. — Не надо завязывать парламентеру глаза, пусть видит, сколько у нас солдат и пулеметов.
Строд сидел на лавке, — кутаясь в оленью малицу, было больно говорить и больно дышать, но сознание ответственности за бедственное положение отряда превозмогало боль.
— Пепеляев уверен в победе, но мы лишим его уверенности, — Строд прислонился к заиндевелой стенке юрты, проследил за солнечным лучиком, проникшим в пулевое отверстие в кожаном верху, лучики, словно бледные линии, разрезали темный воздух, передвигались по измученным лицам раненых.
— Следует немедленно оповестить о нашей трагедии командующего войсками, — сказал Кропачев.
— Напиши письмо Байкалову, отправь с ним в Якутск Алексея Вычужина, он не заблудится.
— Лучше послать двоих. Погибнет первый, дойдет второй.
— Хорошо. Пусть идут Вычужин и Мирушни-ченко, они— охотники, и лишь смерть помешает им добраться до Якутска, — согласился Строд.
Поздней ночью, прикрываясь туманом, Алексей Вычужин и Сергей Мирушниченко обошли стороной пепеляевцев и выбрались на Охотский тракт. Теперь только от их быстроты, выносливости и мужества зависела судьба красного отряда на Лисьей Поляне.
А Строд, полулежа на скамье, ожидал новой атаки. За тонкой стенкой скрипел снег, потрескивал мороз, раздавались шаги красноармейцев, но все эти звуки гасли в предостерегающей тишине.
— Почему так тихо? — удивился Кропачев. — Может, Пепеляев снял осаду?
— Хоть бы скорей они начинали! — простонал кто-то из раненых.
— Лучше ужасная смерть, чем ужас без конца…
Строд хотел возразить, но передумал, бывают положения, когда слова не имеют цены. Он приподнялся на локтях и своим движением разбудил военкома. Кропачев провел ладонью по заиндевелым волосам:
— Даже башка к юрте примерзла! Сегодня пепеляевцы из тайги и носа не высунут.
— А ты все же проверь караулы, — приказал Строд.
Кропачев оделся и вышел из юрты, за ним выскочил Капралов. Морозная завеса повисла над Лисьей Поляной, скрывая не только окопы, но и тайгу. Военком вздохнул и, словно обожженный, сплюнул, слюна звякнула ледышкой у его ног.
— Такой мороз якуты называют звездным шептанием, — вспомнил Капралов. — Дышать больно, а тут, словно на смех, шепот звезд.
— Скоро утро, но позабыл какого дня. Какое сегодня число? — спросил Кропачев.
К удивлению своему, Капралов тоже не помнил ни числа, ни дня.
— Вторая половина февраля, — неопределенно ответил он.
Морозную тишину разорвал резкий неприятный звук, потом еще и еще, из тумана появились человеческие фигуры. Часовые открыли пальбу, распахнулась дверь хотона, чьи-то руки выкатили пулемет.
Дружинники шли медленно, тяжело, проваливаясь в глубокий снег, их невольной медлительностью воспользовался Кропачев: пулеметы в упор стали расстреливать атакующих.
Атака захлебнулась, красноармейцы сразу почувствовали и железный мороз рассвета, и голод и жадно посматривали на лошадиные туши, раскиданные по Лисьей Поляне.
Через час Пепеляев снова пошел в наступление; снег, утрамбованный первой атакой, стал плотным, офицеры шли борзо, в полный рост, без оглядки. Чем безогляднее они шли, тем сосредоточеннее становились красноармейцы.
Кропачев и Капралов с тревогой следили за приближающимися пепеляевцами: уже нечем остановить их, остался лишь небольшой резерв, спрятанный в хотоне. Юрта с ранеными и хотон находились в центре обороны, жалкие эти укрытия обстреливались с трех сторон, пули прошивали юрты, тонкие, сплетенные из краснотала стенки хотона, убивали и калечили бойцов. Люди лежали на земляном полу, Капралов да санитар переползали от раненого к раненому. Санитар сорвал оленью шкуру, прикрывающую вход, и упал сраженный. Капралов выволок убитого из юрты, но тут же увидел Строда.
Строд вышел в тот момент, когда пепеляевцы подобрались к переднему краю окопов.
Красноармейцы, увидев своего командира, бросились в контратаку, под неожиданным их ударом пепеляевцы отступили вторично, а Строда на руках отнесли в юрту. Когда он пришел в себя, то заметил забинтованного Дмитриева.
— Тебя опять ранило?
Дмитриев промолчал.
— Позови Иннокентия Адамского…
— Командир взвода убит.
— Кликни начальника пулеметной команды.
— Он тоже убит…
— Где Кропачев?
— Военком в окопе с бойцами.
— Мы продержимся до прихода Байкалова, если, если… — Строд не досказал своей мысли, но Дмитриев понял ее.