— В указе Царя Царей, да продлятся его дни, сказано точно: восемь тысяч пятьсот аркетов, не больше и, уж конечно, не меньше. Поэтому я полагаю…
— Этого достаточно, о повелитель, — вмешался командир отряда царских воинов. — Ты выполнил нашу просьбу весьма любезно и великодушно.
«А что еще мне оставалось делать, когда вы уже в моей крепости?» — подумал Абивард. Все же воин хотя бы придерживался хороших манер, столь милых сердцу макуранца. Абивард, стараясь не выдать гнева, вызванного столь наглым вымогательством, поклонился:
— Оказать услугу Царю Царей в любом виде, угодном ему, — большая честь. Могу ли я узнать твое имя, дабы при случае воздать тебе хвалу перед Царем Царей за то, как ты исполняешь свой долг?
— Ты оказываешь мне честь, превышающую мои заслуги, — отозвался воин.
Абивард покачал головой. Он предпочел бы не знать имени достославного Мургаба.
Но сказать об этом вслух не мог, хотя ему показалось, что предводитель отряда догадывается о его чувствах. Тот добавил:
— Коли уж ты спросил меня, о повелитель, я зовусь Заль.
— Заль, — повторил Абивард, накрепко запечатлев это имя в памяти. Теперь он его не забудет. Не забудет и достославного Мургаба, как бы ему этого ни хотелось. — Чем еще могу быть полезен?
— Да все, пожалуй. — Заль отсалютовал Абиварду. По его приказу двое воинов спешились и погрузили серебро надела Век-Руд на многострадальную спину вьючной лошади.
Без явной иронии Заль сказал:
— Дай Господь твоему наделу дальнейшего процветания.
«Зачем? Чтобы вы могли вернуться и снова ободрать меня как липку? Не иначе», — решил Абивард. Но второй раз заплатить такую возмутительную подать он не сможет… И теперь-то уж не станет распахивать ворота перед людьми Смердиса.
В следующий раз, когда они вздумают явиться за данью, придется им за нее побороться.
В опочивальне дихгана одно окно выходило на восток, давая ее обитателю возможность созерцать весь надел. Это же окно пропускало лучи раннего утреннего солнца, чтобы дихган не особенно долго нежился в постели. Если бы здесь не жили многие поколения дихганов до Годарса, Абивард подумал бы, что так задумал его отец. Кто бы до этого ни додумался в те отдаленные дни, когда возводили крепость, хитрость срабатывала до сих пор.
Один из солнечных лучей заставил его раскрыть глаза. Он сел и потянулся.
Рошнани лежала, подставив солнцу спину, и поэтому еще спала. Он улыбнулся и нежно положил ладонь на ее обнаженное бедро. Его кожа, прожаренная солнцем многих лет, была значительно темнее, чем у нее.
«Жене дихгана и пристало быть светлокожей, — подумал он. — Это знак того, что ей нет надобности покидать пределы женской половины и работать, как какой-нибудь простолюдинке». Даже после грабежа, совершенного по указу Смердиса, до такого позора его надел еще не опустился.
Рошнани шевельнулась на пуховой перине. Абивард отдернул руку; он не хотел будить ее. От движения лицо ее попало в луч света. Она попробовала отвернуться, но слишком поздно: глаза ее раскрылись.
Увидев Абиварда, она улыбнулась:
— Доброе утро, о свет в моем окошке. Может быть, на этот раз ты посеял во мне мальчика. — Она положила руку на живот чуть повыше черного треугольника.
— Может быть, — ответил он. — А если и нет, кто нам мешает повторить попытку? — Он сделал вид, будто собирается кинуться на нее. Это была всего лишь игра; он знал, что по утрам у нее нет настроения заниматься такими делами. Но от легкого поцелуя он не удержался. — Кто бы мог подумать, что брак, при котором ни жених, ни невеста не видели друг друга до завершения обряда, может принести столько счастья?
— Я-то тебя видела, — поправила она. — Хоть и смутно, через чадру, но все же видела.
— И?.. — начал он, напрашиваясь на комплимент.
— Я же не убежала в ужасе.
Он ткнул ее в ребро. Она взвизгнула и ответила ему тем же. Он боялся щекотки — этой его слабостью беспощадно пользовались отец и братья. Он сгреб Рошнани в охапку, не давая ей совершить еще что-нибудь столь же коварное.
Дальше — больше, и наконец он обнаружил, что ей все-таки могут нравиться утренние забавы. После всего он сказал:
— Я жажду тебя. Вечером снова хочу вызвать тебя сюда.
— Мне бы тоже хотелось. — Она провела кончиком пальца по его груди. — Но мудрее будет вызвать другую.
— Почему? — Он и сам почувствовал, что его недовольная гримаса выражает не столько гнев, сколько обиду; каждый молодой человек грезит иметь в своем распоряжении множество красивых женщин. Но в действительности, как обнаружил Абивард, это оказалось далеко не столь прекрасно, как рисовалось в воображении.
Да, время от времени разнообразие доставляет удовольствие, но всем женам, унаследованным от Годарса, он предпочитал Рошнани.
Когда он открылся ей в этом, она просияла, как зажженная лампа. Но сказала:
— И все же разумнее выбрать на сегодня другую. Если ты будешь все время посылать только за мной, меня возненавидят на женской половине — и тебя тоже.
— Уже до такого дошло? — встревожился Абивард.