Похищенный рай

— Да. Судьба порой поворачивается к нам неожиданной стороной. Мне кажется, отец так и не смог примириться с этим. Я хорошо помню тот день, когда он призвал меня в свой кабинет. Это было вскоре после того, как мы похоронили Уильяма на нашем семейном кладбище. Отец сказал, что я женюсь только на нареченной брата. Причем заявил это безапелляционно, дав понять, что моего мнения спрашивать никто не собирается.

— Ну, а вы?

— Я, разумеется, отказался. Он хотел, чтобы я женился на девушке, которая была старше меня на два года. У нее были огромные темные глаза, и оттого лицо ее всегда напоминало мне мордочку горностая. Мне кажется, лишь в ту минуту отец впервые до конца осознал, что перед ним стоит не Уильям.

— И он не стал настаивать? — с надеждой в голосе спросила Беатрис.

— Не совсем… Он пригрозил лишить меня наследства. Со своей стороны я решил избавить его от лишних хлопот, и сам покинул Уайлдвуд, дав клятву никогда сюда больше не возвращаться. — Дант сделал паузу. — Но спустя три недели мой отец умер, упав с лестницы в библиотеке, когда потянулся за какой-то книгой. Он рухнул вниз и свернул себе шею. И тогда я вернулся в Уайлдвуд, но уже не как безответственный младший сын, а как новый хозяин имения, третий граф Морган. Полагаю, отец из-за этого так и не упокоился с миром.

Дант поднялся и протянул руку Беатрис.

— Но хватит предаваться мрачным воспоминаниям. Может быть, вернемся в дом? Становится холодно, а мне не хочется, чтобы вы еще и простудились.

Беатрис оперлась на его руку, и они направились обратно. Всю дорогу Дант был задумчив. Может, ему стоило тогда уступить отцу и ради долга перед родом Морганов все-таки жениться на невесте старшего брата? Может, тогда вся жизнь сложилась бы иначе? Впрочем, нет. Все было бы так же. Но вдобавок он был бы еще и мужем женщины, к которой не испытывал никаких чувств, кроме неприязни. Нет, если уж и жениться, то только на такой красивой, умной, духовно развитой и сильной женщине, какой была его мать.

Подумав об этом, Дант украдкой бросил взгляд на Беатрис, которая шла рядом.

«Я не знаю даже своего собственного имени». Беатрис отложила гребень и посмотрелась в зеркало. Она не узнавала себя. Лицо, глядевшее на нее, было совершенно чужим и никаких мыслей в связи с ним у нее не возникало.

Откуда у нее эти серые глаза? От матери или от отца? И волосы какие странные. И не светлые, и не рыжие. Она вдруг заметила маленький шрам на лбу. Если бы не повязка, приподнявшая волосы, он был бы незаметен. Шрам давно зажил и, конечно, не был связан с ее недавней травмой. Откуда он у нее взялся? Может быть, она и раньше падала?

Беатрис поднялась и подошла к письменному столу у камина. Обмакнув кончик гусиного пера в хрустальной чернильнице, она вывела на чистом листе пергаментной бумаги одно единственное слово:

Беатрис.

Как странно оно написалось. Руке было неловко, и она выполняла явно незнакомые движения. Девушка до сих пор не смогла привыкнуть отзываться на это имя. Нет, разумеется, по-настоящему ее зовут совсем не так. Но как же? Она сделала на бумаге еще несколько попыток:

Мэри, Анна, Элизабет…

Нет, все не то. Эти имена ничем не отозвались в ее сердце.

Беатрис встала и прошлась по комнате. «Интересно, сколько мне лет? Боже мой, ведь я даже не знаю своего дня рождения. Может, оно наступит завтра. А может, было вчера». Впрочем, ей пришло в голову, что своим днем рождения она может отныне считать тот самый, когда Дант Тремейн, граф Морган, нашел ее на дороге и спас ей жизнь.

Ей вспомнилось, как она давеча сидела вместе с ним на кладбище. В глазах его сквозила грусть, корни которой, как она чувствовала, уходили в самое сердце. Он показался ей удивительно интересным и сложным человеком. Порой он был беззаботен и все время улыбался. Как тогда, когда она впервые увидела его, очнувшись в спальне его матери. Но бывали моменты, когда он, казалось, взваливал на свои плечи бремя всего белого света.

Он так много для нее сделал. Спас жизнь. Ей хотелось как-то отблагодарить его за это. Но как?

Ведь она даже собственного имени не помнит.

— Видите ли, Тремейны всегда были завзятыми коллекционерами. Мои предки никогда и ничего не выбрасывали. Однажды в детстве я отыскал в погребе деревянный ящик, и знаете, что там обнаружил? Не поверите!

— Что же? — спросила Беатрис, в очередной раз за последние два часа откидывая со лба непослушный локон.

— Ящик был доверху набит перчатками.

— Чем?

— Перчатками, причем все они были на левую руку. Каких перчаток там только не было! Всех возможных размеров и фасонов! И лайковые, и шелковые, украшенные красивым бисером. Были и перчатки по локоть длиной. Но, заметьте, все до одной только на левую руку. Я прямо не знал, что и подумать. То ли один из моих предков был однорукий, то ли у меня в роду вообще были разбойники, промышлявшие в перчатках.

Беатрис рассмеялась:

— Однорукие разбойники!

Вдруг смех ее оборвался, улыбка исчезла с лица, и на нем отразилась грусть.

— Что такое? — обеспокоено спросил Дант.