— Люпи! Это Алехин! — порывисто закричал в трубку взволнованный русский. — Я вас очень прошу, приезжайте ко мне. Да, да, сейчас, именно сейчас! Это очень важно, так важно, что вы и представить не можете. Приедете? Благодарю вас. Жду у входа в отель.
Минут через десять появился изрядно запыхавшийся португалец. Едва поздоровавшись, Алехин увлек Люпи к столику и показал взволновавшую его статью.
— Ну и что? — удивленно спросил Люпи, кончив читать статью.
— Как что! Черчилль хочет снова начать войну. Как вы можете говорить об этом спокойно!
— А, кто обращает внимание на эти речи!
— Речи! Хороши речи! Мир потерял разум. И это в тот момент, когда с Ботвинником уже все договорено!
— Не волнуйтесь. Поедете, будете играть, ничего не случится.
— Уже дважды моя поездка в Москву была близка, и каждый раз что-нибудь мешало. В тридцать пятом году проиграл матч Эйве, в тридцать девятом — война. Если еще раз сорвется, я не выдержу!
— Почему сорвется? Никакой войны не будет, — успокаивал португалец.
— Сколько бед принесли мне эти войны! В первую потерял родину, вторая помешала туда вернуться.
Ничего, доктор, все будет в порядке. Пойдемте лучше погуляем.
Стояла тихая, безветренная погода, гигантские листья пальм бросали на землю недвижимые тени. Океан дремал, серебристо-желтый отблеск луны разрезал на две части его бескрайное полированное зеркало.
Алехин успокоился. Под влиянием красоты чудесного вечера он размечтался и делился своими планами, надеждами, опасениями.
— Как вы думаете, Люпи, захочет Ботвинник играть со мной матч именно в Москве? А почему бы и нет — это же ведь его дом… Неужели я все-таки попаду в Москву? Даже не верится. Знаете, я поставил обязательным условием приезд в Москву за три месяца до начала матча. Нужно все осмотреть: дом, где родился, гимназию. А может, и не найдешь — там все перестроили, говорят, сломали. Потом съезжу в Петроград, я же там звание гроссмейстера получил. Может быть, даже успею в Сибири побывать. Вам трудно себе представить, что такое Сибирь. Сплошные леса и морозы. Вот у вас уже весна, тепло, а там морозы до сорока градусов. Но как хорошо! Скорее бы, не терпится! Я теперь понимаю Куприна. Русский писатель Куприн. Да, да, именно он написал «Марабу». Так вот, когда он собирался возвращаться из Парижа в Москву, то говорил в нетерпении: «Если поезд не пойдет, я по шпалам пешком доберусь до Москвы». Я его понимаю — дом, родина…
— А у вас родные в Москве есть? — спросил Люпи.
— Нет, все померли. Брат Алексей до войны, сестра Варвара недавно.
— А знакомые?
— У, много! Придут смотреть. Как я хочу именно в Москве сыграть хорошо!
— А что с подготовкой?
— Работаю каждый день. По нескольку часов. Кстати, хорошо, что напомнили. Мне пора. Спасибо, что приехали, а то бы я не смог заниматься.
— Может быть, выпьем по рюмочке? — предложил Люпи.
— Нет, с этим покончено! Только после матча… Простите, что потревожил вас, Люпи.
— Ну что вы! До свидания, доктор.
— До свидания, Люпи. Завтра обязательно приходите. Поедем в агентство. Нужно уже думать о билетах в Москву.
Портье, заметно, изменившийся в последнее время, с улыбкой встретил Алехина.
— Ваш ужин в номере, доктор, — сообщил он, подавая ключ.
— Спасибо. Запишите, пожалуйста, чтобы меня не беспокоили до десяти утра. Знаете, хочу немного поработать, — как бы извиняясь, сообщил Алехин.
— О, конечно, конечно! Все будет сделано, я передам сменщику. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи!
Было уже поздно, в коридорах стояла тишина. По мягкой ковровой дорожке Алехин прошел к своему номеру, открыл дверь и на миг замер на месте. В раскрытое окно номера ворвался широкий сноп лунного света, вдали внизу сияла чудная панорама приморского курорта.
Алехин забыл про занятия и долго стоял у окна. В задумчивости он медленно переводил взор с желтого диска луны на безграничную гладь океана, с таинственных теней густого парка на белеющие в лунном свете узорчатые здания. Вдруг память перенесла его в другую лунную ночь, с искристыми бликами санного следа, с зеленоватым морозным венцом вокруг круглого диска луны. Родные картины вызвали в груди щемящее чувство радости. Вот через людную Смоленскую площадь с трудом пробирается трамвай, его звонки едва перекрывают крики торговок и говор покупателей. А рядом Плотников переулок, низкий дом, уютный садик с большим старым дубом. Слышатся веселые голоса Варвары, ее подруг, И чего они шумят, не дают до конца рассчитать все варианты!..