Похищение Европы

Он протянул руку, и Саша, словно загипнотизированный, отдал ему метеорит, укутанный в кусок ровдуги. Рультетегин бережно принял камень и, как заботливая мать баюкает своего ребенка, прижал его к груди.

— Сэрту! — прошептал он.

Затем снял с плеча котомку, развязал ее и положил туда метеорит.

— Какую ты хочешь награду, мельгитанин?

— Награду? — не понял Белов. — Мне не нужна награда. Я уже все получил. Ведь я теперь умею копать русло…

Шаман одобрительно кивнул.

— Петр и Павел, — сказал он. — Они будут великими воинами, не сомневайся. Как ты.

Рультетегин развернулся и широким размашистым шагом пошел прочь от особняка. Белов не мог отпустить его вот так, просто, не попрощавшись. Он пытался найти нужные слова и никак не находил. Сознавая, что он говорит какую-то ерунду, Саша воскликнул:

— Иван Пинович! Давно хотел у вас спросить. Почему вашего пса зовут Тума? Что это означает?

Рультетегин на мгновение остановился.

— Тума — это друг, — сказал он. — Друг помогает тебе найти верную дорогу, даже если ты — слепой. — Он помолчал, потом взмахнул посохом и сказал: — Вперед, Тума! Веди меня, друг!

Шаман шел за псом по лунной дорожке, и Белову казалось, что они вот-вот оторвутся от асфальта и зашагают по ночному небу — туда, откуда сошел на землю Сэрту.

Эпилог

Белов стоял на трибуне и вглядывался в колышущееся людское море, разлившееся у его ног на центральной площади Петропавловска-Камчатского. Говоря откровенно, Саша сильно волновался: все-таки он брал на себя очень большую ответственность. Но как всегда, когда сомнения начинали его одолевать, Белов повторил про себя свою заветную фразу: «Если не я, то кто же?», и на душе стало спокойнее.

Справа от трибуны, на местах для почетных гостей, рядком расположились Лайза, Ольга, Иван, специально ради такого случая приехавший из Англии, Шмидт, Витек, Ватсон, Лукин, Введенский, словом, все те, кто помогал ему в трудную минуту. Белов вспомнил Туму и ее хозяина. Он посмотрел вдаль, на Авачинскую бухту, туда, где шумело море. Море, которое существовало за много миллионов лет до того, как он появился на свет, и которое будет все так же шуметь, когда его тело истлеет и обратится в прах. Море будет всегда. Теплое, голубое, нежное, холодное, ледяное, грозное, ласковое, переменчивое, но — бессмертное.

Саше вдруг показалось, что он видит в голубой дали высокого человека — прямо-таки великана — в красной кухлянке, отороченной черным собачьим мехом. В руке у человека — посох, у ног сидит верный пес. Тума. Друг. Человек смотрит на него, не отрываясь, если только про слепого можно сказать, что он смотрит. Затем еле заметно улыбается и говорит:

— Ты сделал то, что должен был сделать. Кроме тебя этого не сделал бы никто. Ты — один. Ты — избранный. Значит, все не зря! А на большее и не рассчитывай. Делай свое дело и не требуй за это награды. Направляй свое русло к Великому Океану, и однажды он примет тебя. Смысл существования только в этом, и ни в чем другом.

Призрак — великан в красной кухлянке, отороченной черным мехом, — задрожал и растаял в горячем июльском воздухе. Белов почувствовал, что площадь застыла в ожидании, и пора начинать выступление, но… Перед его мысленным взором пронеслись события последних дней. Во всех газетах был опубликован указ президента: Батин отменил выборы губернаторов и теперь назначал их своей властью.

Принимая во внимание, какие средства тратились на предвыборную борьбу противоборствующими кланами, Белов согласился с этим решением президента, хотя всем своим нутром был против отмены выборности. На данном этапе это было разумно. Взять хотя бы Зорина: если бы все пошло по сценарию Берестовского, Виктор Петрович наверняка стал бы губернатором стратегически важного региона России и распродал бы его по кускам тому, кто больше заплатит.

В тот же день параллельно с указом Батин внес на рассмотрение областного законодательного собрания кандидатуру Александра Николаевича Белова, и вскоре камчатская Дума утвердила его большинством голосов. Сам Зорин в это время уже отдыхал от важных государственных дел в Матросской Тишине. У Саши не было возможности поинтересоваться, доволен ли тот своей нынешней жизнью, но почему-то у него возникла уверенность, что не слишком.

Реставрация особняка подходила к концу, и Белов рассчитывал в скором времени сделать там краеведческий музей. Тело Князя так и не нашли, как не нашли и сокровищ купца Митрофанова. Шмидт повел группу захвата в таежный дом, но тот оказался пуст, только осколки венецианского зеркала валялись на полу. Из всего митрофановского золота Шмидту достались два ордена Золотого Руна да несколько золотых монет, в спешке распиханных по карманам. К чести его следует заметить, что оставшиеся ценности Дмитрий беспрекословно сдал по акту в милицию. Ну, вообще-то один червонец оставил: пробил в нем дырку и повесил на шею — на память о пережитом приключении. Саша его за это не винил.