А после выхода в открытое море труп будет спущен в воду.
– Насыплешь ему цемента в штаны и под рубашку, перевяжешь тесьмой штанины и рукава, чтоб не высыпался, – подробно инструктировал Мусу Мильштейн. – И обязательно проткни живот и грудную клетку, чтоб не всплыл, когда его раздует, – буднично добавил он. Муса кивал, тоже не выказывая особого волнения, как будто каждый день хоронил в море криминальные трупы, подсыпая им в штаны цемент и прокалывая живот, чтоб не всплывали.
Вот и все. Злополучная каюта номер 33 закрыта, ключ изъят. Муса и Алеха пошли к своей резервной каюте: сегодня нападений на Агуреева более не ожидалось.
А Мильштейн побрел к другу-начальнику.
– Вы его убили?! – ужаснулся Агуреев. – Прямо на борту?
– Кончай истерику, – оборвал его Мильштейн. – Никто никого не убивал. Он разгрыз ампулу, которой должен был замочить тебя.
– Черт-те что! – в сердцах сказал Николай.
– И даже хуже, – мрачно подтвердил Семен.
– Ты это к чему? – подозрительно спросил Агуреев.
– К тому, что предатель – среди вас.
– Что ты лепишь, Мойша! – чуть не застонал Николай. Но упрямые факты говорили именно об этом.
– О том, что ты пойдешь в круиз, знали только Лерка и Равиль, – загибал пальцы Мильштейн. – Сами они не поехали. В самолет не сели. Лерка перед Сашкиной смертью звонила в Валенсию.
– Она Сашке и звонила! – перебил Агуреев. – Просто номером ошиблась.
– На три цифры? И две минуты разговаривала, – недоверчиво пробурчал Семен. – А одна, без Равиля, она ничего не сообразит.
– Господи, не дай Бог, чтобы ты оказался прав, Мойша, – обхватил голову руками Николай.
– А мэйл, с которого все началось? – добивал страдающего Агуреева Мильштейн. – Он пришел с Леркиного компьютера. И помнишь, что в нем было?
– Помню, – сказал Агуреев. – «Лучше продать акции, чем умереть». Ладно. Делай свое дело. Но без моего ведома ничего острого не предпринимай.
– Хорошо, – спокойно сказал Мильштейн и засобирался на выход: вот-вот должно было подойти такси.
9. Четвертый день плавания теплохода «Океанская звезда»
«Здравствуй, моя зеленая тетрадочка! Пусть и не каждый день, как собиралась, но все же заполняю тебя важнейшими моментами моей, к сожалению, не столь уже короткой биографии.
Начнем со вчерашнего.
По Стокгольму прошлись неплохо, хотя с удовольствием поменяла бы общество Кефира на нашего преподавателя Береславского – с ним веселее. Особенно когда он, общаясь по сотовому с неведомым приятелем, громогласно клянется непременно пописать, причем с ударением на втором слоге. А в конце беседы советует другу быть поосторожнее в задницах. Пол-автобуса лежало, слушая его речи.
Сегодня-то он мне объяснил, о чем шел «спич»: друг его – проктолог, и они вспоминали первый свой приезд в Стокгольм, в бедный период, когда им были недоступны даже платные туалеты.
Короче, Ефим Аркадьевич несравненно лучше Кефира. Хотя и он отнюдь не мой кумир. А мой настоящий кумир по-прежнему не обращает на меня внимания, нежа – в шезлонге на верхней палубе – свое толстое пузо в белесом свете северного солнца.
Нет, иногда обращает. Когда не надо бы… Сегодня после завтрака я повела абсолютно трезвого Кефира выполнять свое главное предназначение в этом круизе. Конечно, если бы не Ванечка, видала бы я этого сердцееда в… Не скажу где, потому что – грех. Но мне так хочется хоть кого-то любить небезответно – я Ванечку имею в виду, а не Кефира, – что я была морально готова на этот неотъемлемый в процессе производства ребенка этап. И бычок, которого я вела на веревочке, был для указанной цели ничем не хуже других. Даже лучше: в море ему деться некуда, и его легче контролировать – я вовсе не хочу, чтобы мой сыночек стал жертвой «пьяного зачатия».
Вот тут-то мой кумир меня и приметил: бросил укоряющий взгляд, когда мы, направляясь к моей каюте, проходили мимо. Типа – с кем же ты, девушка, гуляешь?
Посмотрел бы на себя рядом со своей востроносой княжной!
Но настроение мне испортил окончательно: я и так не горела желанием заниматься любовью с Кефиром.
Уже в коридоре – еще дверь не открыли – Кефира обуяла страсть. Сначала я, как могла, отбивалась – одна моя рука была занята ключом. У него же, казалось, наоборот, отросли еще три-четыре наглые конечности. В итоге плюнула и перестала отбиваться: в конце концов, я четко помнила, зачем его сюда притащила. Кроме того, умные книжки обещали в ходе процесса море наслаждения.
В каюте, закрыв ногой дверь, Кефир попытался овладеть мной одномоментно, прямо на пути от коридорчика до койки. Но я уже была в форме и пинками затолкала его в душ. Он орал оттуда, что сгорает от любви. Я же объяснила ему, что свое он получит только после помывки. Эта сцена некстати напомнила мне младший отряд пионерского лагеря: вожатые пропускали нас в столовку, лишь тщательно осмотрев и обнюхав – пахнут ли мылом? – наши ладошки.