Похищение Европы

– Мы слишком маленькие воевать с вами, – улыбнулся Мильштейн. «Какая неприятная улыбка», – отметил про себя многое повидавший в этой жизни Шамаев. А вслух сказал:

– Понятно. Подключите государство?

– Оно само подключится, – перестал улыбаться Семен. – Если это единичный отморозок и если его цель – Агуреев, то это только наше частное дело. А если нет – сам понимаешь. К тому же взрывать самолеты идеологически неправильно. Все равно что дома.

– Еще неизвестно, кто взорвал дома! – оскалился Шамаев.

– Зато известно, кто хотел взорвать самолет, – спокойно сказал Мильштейн. – Твой родственник Костоев. И мне очень нужен заказчик. – Семен, перегнувшись через стол, передал Шамаеву бумажку с именами подельников, полученными от Костоева.

– Я не могу сдать чеченцев, – глухо сказал собеседник.

– Можно забыть про исполнителей, – не стал спорить Мильштейн. – Мне нужен заказчик.

– Послушай, они его сами не знают. Посредник был иностранец. Три недели назад. Треть суммы отдал авансом.

– Это сколько будет? – уточнил Семен.

– Всего – сто пятьдесят тысяч. Аванс – полтинник баксов, – быстро заговорил Шамаев, неправильно восприняв интерес Мильштейна. – Может, договоримся? В конце концов, никто, слава Аллаху, не погиб. Мы возвращаем вам «зелень», вы отдаете нам Асхата. Клянусь Аллахом, больше эти люди самолеты взрывать не будут, – пообещал он. – Я их вообще отсюда выставлю, чтоб не отсвечивали.

– А заказчик? – спросил Мильштейн.

– Его не найти! – убежденно ответил Шамаев. – Он же видел, что самолет долетел нормально. А может, сам в аэропорту контролировал.

– Может, – согласился Мильштейн.

– Ну так что – договоримся?

– Нет.

– Почему – нет? – на глазах терял терпение Шамаев (все-таки кто он, Шамаев, и кто этот недомерок напротив?). – Это не наша инициатива была. Это – отморозки. Мы с ними сами разберемся. Почему – нет? Ты мне – Асхата, я тебе – деньги.

– Нет у меня Асхата.

– А где он? – угрожающе нахмурился Шамаев.

– Умер.

– Почему умер?

– Не знаю, – равнодушно ответил Мильштейн. – Может, потому что я ему руку отпилил.

– Сволочь! – вскочил Шамаев. Одновременно вскочили еще двое, ожидая дальнейших приказаний.

– Остынь, Муса, – сказал Семен, закладывая в рот пучок свежей зелени. – Ты же на мушке!

Шамаев и сам уже видел – благо вокруг висели дешевые зеркала, – как по его лбу заплясала красная метка лазерного целеуказателя.

– Что с моими людьми на улице? – сдавленно спросил он. – Там мой брат.

– Думаю, жив твой брат, – равнодушно ответил Семен, дожевывая лист салата. – Если только сам не напросился.

– Сволочь! – прошипел чеченец. – У тебя что – две жизни?

– Ну хватит, – проглотил наконец последний кусок Мильштейн. – Ты сколько лет в Москве уже трудишься?

– Шесть, – машинально ответил Шамаев.

– Хорошая квартира на Каляевской, хорошая жена, хорошие дочки, в музыкалку ходят, – медленно перечислял Мильштейн. – Тебе нужны перемены? Помнишь своего тезку, Мусу? Он, правда, без языка, но в таком деле язык и не нужен.

Шамаев побелел как полотно. Минуту простоял молча. Потом спросил, с трудом сдерживая клокочущий внутри гнев и желание убивать сейчас же, немедленно:

– Ты способен тронуть детей?

Мильштейн тоже встал во весь свой негигантский рост и, повернув голову к рослому собеседнику, ответил вопросом на вопрос:

– А ты думал, только ты способен? Забыл Сенги-Чу?

* * *

Шамаев Сенги-Чу не забыл. Собственно, это и было главной причиной, по которой он согласился встретиться с настырным евреем.

* * *

– Хорошо, – переступил Шамаев через себя. – Эти придурки уже в бегах. Да хоть бы они и были здесь, заказчика действительно не найти. Что ты в итоге хочешь?

– Да в общем-то ничего, Муса, – спокойно сказал Мильштейн, выходя из-за стола. – Мне было важно понять, что с вашей стороны больше не будет враждебных действий. Я правильно понял, что их не будет?

– Правильно, – пытаясь говорить спокойно, ответил Шамаев.

– Вот, собственно, и все, – сказал Семен и, поблагодарив за еду, вышел из кафе.

* * *

А еще через несколько минут он уже сидел в джипе вместе с Мусой и Алехой.

– Теряют класс родственнички-то твои, – ухмыльнулся, обращаясь к Мусе, Алеха.

– Заткнись, придурь! – грубо оборвал его Мильштейн. Но Муса все равно обиделся, отвернулся к окну.

– Не злись, – пошел на мировую Алеха. – Ты ж мой напарник и лучший друган. К тому же – тихий.

– Зато ты – помело, – подвел итог Семен. – Все. Приедем домой, собираем вещи и – в аэропорт. Паспорта, визы уже есть. Вас я оставлю с Агуреевым, сам вернусь сюда.

Муса повернулся к начальнику, как бы желая высказать свое несогласие.

– Так надо, Муса, – мягко сказал Мильштейн. – Кольку лучше вас с Алехой никто не прикроет. А у меня тут будет больше аналитическая работа. Есть определенные мыслишки.

* * *

…Мильштейн докладывал Агурееву меньше минуты, а на большее фактов не хватило.

– Ну и что мы имеем с гуся? – размышлял Николай. – Похоже, ничего.

– Ну, не совсем так, – сказал Семен. – Во-первых, ты жив.

– Да, это немаловажно, – вынужден был согласиться Агуреев.

– Во-вторых, с чеченами не воюем. В-третьих, «Глобал кэпитал» почти оправдалась.