Похищение Европы

– Две недели, не считая сегодняшнего дня, – сказала Эдит.

Но история это началась не сегодня и даже не вчера. Ее истоки бьют из прошлого Боголюбовых. Тогда еще был жив глава семьи. Вот когда все забурлило. То есть, тогда только подогревать начали, а вот точку кипения застал уже я.

Иван Иванович Боголюбов, отец Эдит и Геродота, муж Пани, то есть Александры Семеновны, урожденной Поповской, был в юности подающим большие надежды музыкантом. Играл на всем, что издает мелодичные звуки: на скрипке, альте, виолончели и на клавишных. Иван Иванович блестяще окончил московскую консерваторию по классу скрипки, но исполнителем так и не стал. И дело было не в том, что талант «вовремя ушел в песок», как криво усмехаясь, выражалась Эдит, а в том, что, управляя «Волгой» отца, администратора в Большом театре, юный еще Иван Иванович однажды ночью на Кутузовском проспекте врезался в неподвижную скальную группу самосвалов и генератора. Рабочие раскопали огромную ямищу посередине проспекта, недалеко от Триумфальной арки, а два самосвала и ревущий генератор стояли около этой ямы, в которой вкалывали рабочие ночной смены. Был там еще какой-то временный заборчик с погасшим красным фонарем и пьяный работяга с желтым флажком.

Капот старой «Волги ГАЗ-21» с изящным хромированным оленем подхватил этого несчастного работягу и вместе с ним влетел в яму, угробив в ней еще одного рабочего. По пути были задеты самосвал, генератор и заборчик.

Иван Иванович попал в больницу, не так чтобы очень надолго. Но зато жизнь его изменилась навсегда.

Во-первых, были переломаны обе руки. Более всего пострадали пальцы. Еще разбитой оказалась голова и здорово покалечено левое колено.

Во-вторых, он был признан виновным в аварии и получил три года исправительных лагерей, условно. Говорили, что за жизнь двух человек и разбитую государственную технику почти напротив дома Брежнева (а это было еще при жизни тогда совсем не старого генсека), слишком мало. Сначала вообще копали глубоко, то есть глубже, чем сама яма – проверяли, не намеренно ли это было свершено, не акция ли? Тогда слово «терроризм» для внутреннего использования еще не практиковалось. То есть терроризм был, а слова, применительно к советскому человеку, не было. Но Ивана Ивановича это не касалось ни в коей мере.

Он в ту ночь был трезвым. Просто гнал ночью, после какого-то левого концерта, на дачу к друзьям, где его, кроме всего прочего, ждала и хорошенькая студентка из литературного института, начинающая поэтесса Сашенька, которую все называли просто Паней.

К тому же ушлый адвокат доказал, что работы велись с нарушением всех строительных и дорожных норм, ограждения почти не было, а рабочий, оседлавший хромированного оленя на капоте «Волги», был вдребезги пьян. Его желтый флажок был, скорее, никакого цвета, а потом еще обнаружилось, что он вообще должен был быть не желтым, а красным. Изначально, видимо, красным он и был, но то ли выцвел, то ли в той рабочей бригаде цветов вообще уже не различали.

В предупреждающем фонаре не обнаружилось даже лампочки. Заборчик держался на честном слове.

Адвокат достал где-то распоряжение о том ремонте и из него следовало, что место и время раскопок перепутали. Это должно было делаться в трехстах метрах раньше и на противоположной стороне проспекта, почти на тротуаре.

Взялись за бригадира, потому что тут возник вопрос, а не акция ли это с его стороны? Но бригадир, человек пожилой, фронтовик в прошлом, от страха и горя угодил в больницу с инфарктом.

Вот из-за всего этого и дали юному убийце двух человек всего лишь три условных года.

А сколько дефицитных «валютных» билетов было отдано в прокуратуру, в следственное управление, в Верховный Суд республики и еще бог ведает кому, на самом деле знал только старший Иван Боголюбов, администратор Большого театра. А сколько разнообразных подарков было передано через всяких заслуженных и народных артистов в чистые руки заслуженных и народных следователей, прокуроров и судей знать вообще никому не положено.

С перебинтованной головой и зафиксированным в какую-то специальную «чашку» коленом, с закованными в гипс руками молодого скрипача даже в тюрьму не взяли бы. Условный срок потек сразу за приговором.

– Скучно ему было, – печально вздыхала Паня, расправляя складки скатерти на столе полными своими ладошками. – Он запил даже. Ненадолго, правда… Попробуй с двумя загипсованными руками донести рюмку до рта! Да и скрипку со смычком не удержишь. Когда гипс сняли, рюмку он еще кое-как доносил, а вот остальное уже не держалось.

Но Паня оказалась девушкой верной. Она уже через год вышла замуж за несостоявшегося музыканта и родила ему Геродота, их первенца.