Похищение Данаи

- А я что говорю! Не легче ли еще одну сварганить, чем рыть носом землю? Нет, согласись, идея копирайта противоположна идее совершенства. Ту же литературу возьми. Если набело переписать "Войну и мир", "Братьев Карамазовых", да хоть любой роман Диккенса, - можно создать шедевры, а так это гениальные подмалевки в неудачном исполнении. Возьми того же Толстого: путаные и нудные рассуждения о роли личности в истории, карикатурный образ Наполеона, искусственно пристегнутый эпилог с плодоносящей Наташей, да мало ли! По сути, все это великие неудачи, потому что человеку не дано воплотить собственный замысел. "Спешу поздравить с неудачей: она блистательный успех..." - не помню, кого поздравлял Тютчев. А помнишь, что Фолкнер писал про "Шум и ярость", лучший у него роман? "Это мое самое прекрасное, самое блистательное поражение". Между прочим, Фолкнера переписывал и сокращал его собственный литагент. Нет, одному человеку не по силам. Нужны коллективные усилия. Художественная артель, члены которой лишены индивидуального тщеславия. Если хочешь знать, тщеславие - это альтруизм: забота о неведомых тебе читателях, зрителях, слушателях. А Рембрандт спасибо бы сказал, увидев мою "Данаю".

Похоже было на заигранную пластинку: апологетика сальеризма. Все тот же чудило - будто расстались с ним вчера. Даже очки в тонкой золотой оправе вроде те же. Менее всего походил на художника: вид педанта, хоть и с безуминкой, которую годы так и не вытравили из него.

- Анекдот о Рембрандте знаешь? - вспомнил я. - Разговор на аукционе: "А вы гарантируете, что Рембрандт настоящий". - "Гарантия на три года". - И, не дав ему опомниться, спросил: - Почему не явился на перфоманс лже-"Данаи"?

- Потому и не явился, - сказал Никита, и я не понял, шутит или всерьез.

- Осунулся, - сказал я, приглядываясь к нему.

- Еще бы! Вынуждены экономить на еде, удлиняемся, одежда болтается как на вешалке, зато оригинально, в образе. Но в зеркало тошно смотреть: да я ли это? Мордогляд. Ничего, кроме отвращения. А иногда и боязно: взглянешь, а там никого. У нас даже национальный тип изменился - пузатые бабы как вымерли. Зато ты, Глеб, вижу, цветешь. - Это прозвучало как обвинение. - Витамины небось жрешь круглый год! Время тебя не берет.

- Не жил - вот и не изменился, - сказал я в оправдание. - Какая в эмиграции жизнь? Эмиграция - род консервов.

- А у нас как на войне: год за три. Не поверишь: цены гораздо выше, чем в Европе, заработки невообразимо крошечные. Скверная пломба в зуб стоит моей эрмитажной зарплаты, выпадает через месяц. Бьемся в заботах, как рыба в неводе.

- Зато капитализм, демократия... -- вякнул было я.

- Какой, к черту, капитализм! Номенклатурная олигархия - вот кто загребает! Проще говоря - захват всей собственности и всей казны бывшими коммуняками и отцами черного рынка. Мы живем при настоящей войне, но у нас железная психика и крутой иммунитет к ненавистным властям, ненавидящим население. То из танков палят в самом центре Москвы, то бомбят собственный город.

- Ну, не совсем собственный, - возразил я.

- Да брось! - не понял он, но и не дал мне договорить. - Русских в Грозном больше погибло, чем чечни! Те загодя по деревням разбежались, а русским куда? Некуда! Зато чеченцы у нас теперь заместо евреев - внутренний враг, козел отпущения, отчуждение зла. А евреев про запас держим. В качестве масонов.

И расхохотался собственной шутке. Поди пойми - жалуется или ерничает? По его возбужденному реченедержанию видно было, как редко он с кем общается.

Мгновенно заметил, что я отключился.

- Наша этнография, вижу, тебя не колышет. Продолжим тогда демонстрацию "Данай". Конкурс красоты - которая краше? Закрой глаза, - приказал он, но потом передумал и подстраховался: - Закрой глаза и повернись к двери.

Слышал, как он возился с картинами.

- А теперь глянь.

На месте прежней висела еще одна "Даная". Уже не копия - скорее имитация. Ее жест был менее театрален, ангел сжимал руки не так жеманно, меньше золотого блеска, да и пропорции самой Данаи были слегка изменены - подобран живот, уменьшены бедра, смягчена линия семитского носа.

- Что скажешь?

- Как после косметической операции. Твоя, может, и лучше, зато у Рембрандта - желанней.

- Ты, я вижу, однолюб. Комплекс Менелая - ты влюблен не в Данаю, а в собственное о ней воспоминание. То есть любишь не ее, а свою любовь. Отсюда аберрация памяти.

- Следующая, - напомнил ему и отвернулся.

Мгновение спустя я увидел мою Галю в роли Данаи. Точнее, нашу с ним общую Галю. С этой картины и начались его бесконечные вариации на тему Данаи. Не Рембрандт, а я был его музой.

- На случай, если с Галей что случится, у нас уже готова ей подмена, осклабился Никита.

- Какая же подмена, когда произведение искусства? - отрекся я от своей главной страсти.