Похищение чародея

Оратор запнулся. На языке вертелось слово «товарищей», но это слово относилось к прошлому, его не должно быть в обиходе председателя Государственной Думы. Но нового слова он пока не знал.

— Граждан свободной России, — подсказал генерал Краснов.

После него говорил Керенский. Он призывал к бдительности. Он предупредил, что хребет большевизма треснул, но еще не сломался. В любой момент может начаться новый штурм.

Публика на площади гневно отозвалась на такое предположение.

Генерал Краснов негромко сказал Керенскому:

— Вряд ли.

— Почему?

— Потому что Смольный пал, — сказал Краснов. Эти слова стали слышны на площади, и люди принялись радостно кричать.

— Я послал туда эскадрон, — продолжал Краснов, теперь уже в микрофон. — Но там мы не нашли никого, кроме технического персонала и нескольких пьяных красногвардейцев во главе с неким матросом Железняком. Руководители обкома и горкома разбежались.

По площади прокатились волной аплодисменты.

— А где Ленин? Ленин где? — кричали снизу.

— Пропал, — развел руками генерал Краснов.

После окончания митинга Краснов сказал Керенскому:

— Вам бы поспать минут шестьсот. На вас лица нет.

— Нельзя, — сказал Розенталь. — Александр Федорович — реальная власть в Ленинграде.

Тут же он осекся, потому что такого города уже не было.

Ночью между двумя заседаниями, охрипший от споров с председателями колхозов, которые категорически отказывались вернуть землю крестьянам, Керенский заехал на «газике» в больницу, к Зосе. Дежурная сестра не хотела его пускать.

— А мне все равно, что вы Керенский или полковник КГБ, — сказала она. — Больной нужен отдых.

— Хорошо, — сказал Керенский и дал сестре десять рублей. — Вы только покажите мне, где ее палата.

— Не стоило меня подкупать, — сказала сестра, как бы смиряясь с судьбой.

Керенский прошел за ней по тускло освещенному коридору.

У двери в палату, откинувшись на спинку стула, дремал, открыв рот, черноволосый, заросший щетиной человек в железнодорожной фуражке. Керенский решил было, что кто-то посадил к Зосиной палате телохранителя, но сестра рассеяла эту надежду.

— Ихний муж, — сказала она. — Очень за нее переживает.

Керенский не стал подходить к двери, а пошел обратно.

Он вовремя успел на совещание правительства. Грузия требовала независимости, Курляндия высказывала территориальные претензии к Лифляндии. С совещания Керенского дважды отзывали к телефону. Первый раз позвонил папа римский, передал поздравления от католиков всего мира, затем по вертушке позвонил Брежнев.

— Александр, простите, Федорович? — спросил он.

— Керенский слушает.

— Я не спрашиваю вашего настоящего имени-отчества, — сказал Брежнев. — Это уже не нужно.

— Почему? — удивился Керенский.

— Потому что я отдал приказ стратегической авиации нанести удар по городу Ленина. По родному нашему Ленинграду…

Брежнев громко всхлипнул.

Трубка звякнула. Раздались короткие гудки.

Керенский, с трудом заставляя себя поверить в слова Брежнева, все ускоряя шаги, кинулся в зал заседаний Смольного. Совет министров заседал в апартаментах обкома.

— Что случилось? — Генерал Краснов, новый министр обороны России, сразу понял, что произошло неладное.

— Ракеты… бомбы… — с трудом ответил Керенский, держась за косяк двери. — Стратегическая авиация.

Министры и иные случайные люди начали вскакивать со своих мест.

— Господи! — кричал кто-то высоким голосом. — Надо же принять меры!

Упал стул… Краснова толкнули, и он выругался басом.

— Они не посмеют! — закричал от двери Розенталь.

— Они все посмеют, — сказал Краснов.

— Но тут же памятники искусства, это же колыбель революции.

— По колыбели залпом… пли! — крикнул в ответ министр внутренних дел Колобок.

Он крикнул так громко, что все подняли головы — показалось, что это настоящая ракета.

Но было тихо.

Все стояли, слушали, но было тихо.

Так же в Кремле у вертушки стоял Брежнев и ждал, тихо рыдая, доклада пилотов.

Наконец зазвонил, заверещал телефон.

— Ну и как? — спросил Брежнев, хватая трубку.

В открытую дверь сунулись белые лица членов Политбюро.

— Нет, — сказали в трубке. — Наши по Ленинграду не хотят! Город Ленина… нельзя!

— Я так и думал, — сказал Брежнев и выпустил трубку. Она стала покачиваться, головой вниз, у самого ковра. — Вот так, товарищи.

Последнее относилось к членам Политбюро.

— Может, поднимем Кантемировскую дивизию? — спросил Суслов.

Никто ему не ответил.

Брежнев брал со стола карандаши, часы, мелкие вещи, рассовывал их по карманам.

Вдруг его прорвало.

— Какой, к черту, Ленин? — закричал он, краснея. — При чем тут ваш… Ленин?

— Уходим в подполье? — спросил Суслов.

Брежнев не ответил.