Похищение Афины

Все говорили одновременно, и сначала синьора Пизани старалась как могла, чтобы поспеть с переводом всех добрых слов, поясняя при этом Мэри, какая из женщин о чем говорит, но скоро она оставила эти усилия. Мэри приготовила маленькие подарки, это были английские музыкальные шкатулки, которые наигрывали очаровательные мелодии, стоило только приподнять крышку, и сейчас преподнесла их дамам. Едва первая мелодия смолкла, как по зале пролетел общий изумленный вздох, каждая из присутствующих вела себя так, будто ей посчастливилось присутствовать при самом настоящем колдовстве. В душе Мэри усомнилась в том, что здесь прежде никогда не видали музыкальных шкатулок, и предположение, что это общее восхищение продиктовано исключительно вежливостью, показалось ей весьма правдоподобным.

Весь распорядок дня был тщательно спланирован. Мэри и Ханум, восседая на шелковых подушках, наслаждались чаепитием и беседой, которую вели с помощью синьоры Пизани, а другие их слушали. Мэри не могла понять, чем продиктована та явная власть, которой хасеки обладала над остальными членами семьи, — то ли тем, что она находилась в доме родного брата, то ли тем, что занимала особое положение при султане, которого звала падишах. Либо это было всего лишь декоративной данью иерархии, которую они сочли нужным поддерживать перед чужестранкой.

Во время этой беседы глаза Мэри внимательно обежали комнату, которую украшали изящно расписанные стены, мозаичные чайные столики, яркие шелка и ковры. Множество птиц, обитавших в красивых узорных клетках, принимались щебетать, едва замолкали женщины. Мэри показала Ханум миниатюрный портрет Элджина, который она хранила в медальоне.

— Очень красивый мужчина и достоин любви такой прекрасной жены, как вы, — объявила хозяйка.

— Пожалуйста, не забудьте повторить ваши слова, когда увидите моего Элджина, — пошутила Мэри.

По тишине, мгновенно воцарившейся в комнате, она поняла, какой промах допустила, и тут же пожалела о сказанном. Ханум никогда не встретится с Элджином, как и с любым из мужчин, не принадлежащим ее семье. Иное может произойти только в том случае, если хасеки, как она позднее сама призналась Мэри, прискучит падишаху и тот надумает выдать ее замуж за кого-либо из своих знатных подчиненных. Мэри вспомнила слова, сказанные ей одним турецким драгоманом, о беседах между мужчинами и женщинами, вернее, о том, почему эти беседы запретны.

«Голоса женщин приятны и завлекательны, и мелодия их речи возбуждает желание. А значит, им нельзя позволять беседовать с чужими мужчинами».

Здесь, в гареме паши, женщины болтали свободно, рассказывая гостье семейные истории, а Мэри в ответ делилась своими впечатлениями о Константинополе. Но при этом многие из женщин, не отвлекаясь, продолжали заниматься вышивкой, причем, как оказалось, они обладают такой сноровкой, что ухитрялись говорить, слушать и бросать по сторонам внимательные взгляды, ни на минуту не выпуская из пальцев быстро снующей иглы. Одна из младших двоюродных сестер Ханум сосредоточенно трудилась, живо напомнив Мэри английских девочек, которые тоже постигают искусство вышивки, перенося на ткань какое-либо мудрое изречение или вышивая буквы. Когда Мэри поинтересовалась, над чем эта девушка трудится, все присутствующие, к ее удивлению, разразились хохотом.

— Она очень хотела, чтоб вы ее об этом спросили, потому и вышивала так демонстративно, — пояснила переводчица. — Эта девушка вышивает строчку из стихов Михри Хатун, поэтессы, жившей много веков назад. Слова ее означают следующее: «Талантливая женщина лучше тысячи бездарных мужчин, а женщина мудрая лучше тысячи глупых мужчин».

Ханум что-то вполголоса пробормотала своей юной родственнице, и эти слова, как догадалась Мэри, не были предназначены для ушей гостьи. Она повернулась к синьоре Пизани, надеясь услышать перевод.

— Госпожа говорит, что ее родственница умная, но имеет мятежный нрав и что когда она станет постарше, то поймет, что мятежному уму никогда не стать мудрым.

— Возможно, ее мятежность объясняется всего лишь молодостью, — сказала Мэри, обращаясь к девушке и внутренне содрогнувшись при мысли, как бы она сама себя чувствовала, если бы знала, что ей предстоит лишь беспрекословно подчиняться воле других.

Что бы с нею стало, если бы ей не пришлось самой принимать решения и выбирать свою судьбу? Если бы отец не прислушался к ее желанию и не разрешил ей выйти за Элджина? Если бы она не имела возможности встречаться с другими мужчинами и сравнить скуку общества других претендентов на ее руку с теми волнующими мгновениями, которые она проводила с Элджином?

— Дитя, что вы носите в чреве, — мальчик. — Голос синьоры Пизани неожиданно прервал ход мыслей Мэри.

Одна из самых старших женщин улыбалась ей, а переводчица продолжала говорить, поясняя ее слова: если плод в животе беременной располагается низко, то обязательно родится мальчик.

Мэри отвечала, что будет счастлива подарить мужу сына, но радость ее будет не меньшей, если у нее родится дочка.