Похищение Афины

В день рождения нашего сына в Афины пришла весть о первых погибших в войне, и их тела были торжественно внесены в город. Вместо того чтобы радоваться, что наш сын не погиб ни от одной из опасных болезней младенческого возраста, мы с Периклом отдавали все дни работе над речью по случаю похорон жертв войны. Этой речи предстояло и увековечить память о павших, и поддержать силы граждан Афин перед предстоящим тяжелым и долгим испытанием. Ни Афины, ни Спарта, полагая себя как в военном отношении, так и по образу жизни первейшими, не намерены были отступать.

Кроме того, произнесение траурной речи требовалось по закону. Обсуждался только один вопрос — кому должно быть поручено ее произнести, но в этот раз Перикл был назначен единогласно. Прежде подобные выступления всегда служили лишь поводом для восхваления заслуг погибших, Перикл же задумал построить речь по-другому: в ней не будет восхвалений прошлых военных достижений афинян, как не будет и славословий в адрес нынешних жертв.

— Их слава не зависит от моего красноречия, — объяснил он мне. — Вместо обычных элоквенций я хочу в своей речи подчеркнуть главные достоинства граждан Афин, первым из которых является скромность. Я не поддамся искушению и не стану воздавать чрезмерные хвалы павшим, хоть, конечно, это не значит, что погибшим героям придется уйти непомянутыми.

— В таком случае нужно разработать план, — сказала я. — Что именно ты хочешь изложить в своей речи помимо восхваления погибших?

Выслушав меня, он ушел к себе и долго — несколько часов — не показывался, раздумывая над моими словами. Наконец он вышел.

— Я хочу, чтобы афиняне взглянули на город, который мы построили, и поняли, за что погибли эти герои.

Приняв решение, он легко изложил его суть в словах, потом прочел мне составленную речь вслух, а я сделала несколько замечаний. Когда был отработан окончательный вариант, Перикл, довольный, снова прочел его. Я пожала плечами.

— Тебе не нравится, Аспасия? — спросил он удивленно.

— Почему? Нравится.

По-моему, ему показалось, что я поддразниваю его.

— Ты, может быть, считаешь, что это еще одна, во всем подобная другим, речь, насыщенная бесконечными похвалами в адрес Афин? Именно такой она кажется тебе, уроженке другого города?

— Я прожила в Афинах достаточно долго, чтоб считать их родными, Перикл. Нет, я не нахожу в твоей речи преувеличенных похвал этому городу. Но я думаю вот над чем — будут ли присутствовать на церемонии вдовы и матери павших? Разве тебе не хочется обратиться к ним с особенными словами? Последние слова твоей речи обращены к мужчинам, ты призываешь их продолжать славный путь героев. Но что ты можешь сказать женщинам?

— Женщинам? — Перикл расхаживал по комнате, отгоняя от себя муху. — А почему мне следует обратиться к женщинам?

— Если бы мне довелось потерять на войне мужа или сына, я бы хотела услышать слова утешения и ободрения. Разве мы, матери, не заслуживаем добрых слов?

— Ну конечно заслуживаете.

Он отвечал торопливо, и я видела: ему неприятно, что я затронула такую скучную тему. Перикл считал работу над речью законченной и был ею доволен.

— Понял. Я скажу следующее: «Еще нужно сказать о совершенствах афинских женщин, Выслушайте меня те, кто стал вдовами. Велика ваша слава, женщины, и ей вы обязаны вашими природными достоинствами. Но лучшая из вас та, о которой не говорят на площадях — ни худо, ни хорошо».

Я нахмурилась.

— Вот как? Ты призываешь мужчин искать славы, а женщин неизвестности? Это едва ли прозвучит вдохновляюще, Перикл. По-твоему, женщины не заслужили ничего лучшего за годы страданий?

— Разве твой собственный опыт не научил тебя, что неизвестность — это лучший удел для женщины? Я чуть ума не лишился, обдумывая, как мне защитить тебя от той опасности, которую навлекли на тебя твои привычки, Аспасия. Разве ты не видишь этого? Женщин положено защищать, ибо вы — сосуд, хранящий будущее.

— И поэтому мы обязаны всю жизнь молчать?

— Я не говорю о молчании. Я всего лишь прошу женщин Афин в эти трудные времена воздержаться от того, что могло бы навлечь на них дурную славу.

— Почему же слава пагубна для женщин, но улучшает репутацию мужчин?

— Как меня только угораздило влюбиться в философа?! — вскричал Перикл. — На твой вопрос нет ответа, Аспасия. Таково положение вещей. Спроси лучше у своего друга Сократа, он, кажется, только и мечтает сыпать словами по всякому поводу.

На склоне Акрополя афиняне выстроили огромный крытый, похожий на Одеон павильон, предназначенный для церемонии погребения. В течение трех дней останки погибших складывали в саркофаги из кедра — по одному на каждую семью, — чтобы друзья и родственники могли совершить в их честь жертвоприношения. По прошествии многих дней этот павильон заполнился пожертвованиями, которые семьи павших могли либо предать погребению вместе с телами, либо хранить в семье в память о них. После того как близкие усопших произнесли надгробные речи, освещаемая факелами процессия в сопровождении военного эскорта направилась на кладбище. Время заката считалось сакральным для предания усопших земле.