Похищение Афины

Но когда судно пришвартовалось, выглянуло солнце. Шесть лет прошло с тех пор, как она в последний раз ступала по земле Англии. Двадцать четыре часа пребывания на борту, без единой минуты облегчения, оставили ее в полном изнеможении. Но, покинув корабль, она позабыла и о гневе, и об усталости, радуясь возможности двигаться, ходить по земле. Она сбросила свое несчастье, и оно потонуло где-то в водах между берегами Англии и Франции. У нее трое живых детей, и она ожидает появления четвертого. Значит, у нее есть для чего жить, что бы ни случилось с Элджином, есть причина жить, даже если он умрет в тюрьме.

Она услышала перестук подков по широкой мостовой, которая бежала вдоль набережной. Но этот звук, дошедший до нее вместе с мыслью о необходимости дальнейшего путешествия, показался ей тошнотворным.

— Я не вынесу езды в экипаже, — сказала она мисс Гослинг, своей единственной горничной. — Надо подыскать приличные комнаты в Портсмуте и снять их. Мне необходимо день-два отдохнуть, прежде чем ехать в Лондон.

Ее матери и отцу понадобится несколько недель, чтобы вместе с детьми прибыть в Лондон. Мэри не хотелось при встрече с ними быть такой же больной и инертной, какой она чувствовала себя сейчас.

Она присела на скамью, ожидая возвращения мисс Гослинг с новостями. Стоял конец октября, но ее родина ломала традиции осенней непогоды. Ярко светило солнце. Слышалась перебранка кучеров с носильщиками, грузившими багаж в дилижансы. Молоденькие продавщицы торговали вразнос цветами, голубиными яйцами, теплыми булочками, каштанами, предлагая их пассажирам, дожидающимся отхода следующего судна. Проведя столько лет на чужбине, Мэри почти с испугом прислушивалась к доносившимся отовсюду словам родного языка. Неподалеку от нее какой-то мужчина спросил о пароходном расписании и, очевидно получив неблагоприятный ответ, тяжело вздохнул и опустился на скамью рядом с ней.

— Какая жалость, что в такой печальный день светит солнце, — произнес он.

— О какой печали вы говорите, сэр? — спросила она, от души надеясь, что не повстречалась с одним из тех путешественников, кто, едва найдя собеседника, стремится сразу выложить ему целую сагу своих горестей.

— Разве вы не слыхали, мадам? Несколько дней назад у побережья Испании в сражении против французов адмирал Нельсон был смертельно ранен. Наш флот одержал замечательнейшую из побед, но понес тяжелейшую из потерь.

— Ах, господи, какой ужас! Я имела честь быть знакома с адмиралом Нельсоном.

Мэри припомнилось впечатление, которое оставила у нее встреча с невысоким пожилым человеком, лицо которого было обезображено многими шрамами. Вспомнила и об Эмме Гамильтон, тут же подумав о страданиях, которые та сейчас испытывает. Мэри почти пожелала всплакнуть вместе с ней, им обеим пришлось многое пережить, много перестрадать, и пусть ее Элджин жив, для нее он потерян почти так же, как для Эммы потерян Нельсон.

— Говорят, что эта тяжелая битва сокрушила морскую мощь Наполеона раз и навсегда. Если это правда, мир стал много лучше, не так ли?

— Вы правы, сэр, много лучше.

Мэри набрала полную грудь осеннего свежего воздуха. Давно уже ей не дышалось так легко. Она наконец дома. Но как сильно изменилась Англия, как сильно изменилась она сама.

Она не виделась с ними два с половиной года. Единственный из ее детей, чье лицо было с ней всегда, — это Уильям. Каждый раз, когда оно всплывало в памяти, ей приходилось напоминать себе, что он умер. Она стремилась соединиться со своими детьми и стать не просто спутником их жизней, а снова быть им матерью и главной защитой. Она всегда будет испытывать благодарность к своим родителям за заботу о ее детях, но она сама хочет нести груз материнских хлопот. Вместо того чтобы поселиться в родительском особняке на Портман-сквер, она сняла дом на Бейкер-стрит. Мэри понимала, что, наверное, они ее не одобрят, но надеялась, что пройдет совсем немного времени — и родители оценят наступившие в их доме мир и покой.

Она нервничала, ожидая прибытия детей, пыталась вообразить каждую черточку их будущей встречи, даже допускала мысль, что они не узнают ее. Но стоило детям увидеть мать, как они кинулись в ее объятия и вцепились в нее своими ручонками. Им было теперь пять, четыре и три годика, и выглядели они очаровательно.

— Ах вы, мои маленькие нарядные ангелочки, — воскликнула она, обнимая дочерей.

Решить, у которой из них красивей глазки, белей кожа и круче локоны, было невозможно.

Она писала Элджину ежедневно, сообщая как можно больше подробностей о росте и развитии детей, особенно о Брюсе, который превратился в маленького хулигана, спускавшего брюки и приглашавшего деда поцеловать его в зад, когда последний корил его за непослушание.