Похищение

Граф замолчал, видать, ответить-то нечем было. Помолчали они так немного, затем Елизавета Михайловна говорит. Мол, Вадим Сергеевич, если вы помните, я дама замужняя и деток малолетних имеющая. Попутали меня бесы, не устояла я перед соблазном, однако ж, сохранить имя свое считаю долгом чести. Это, мол, для меня куда как важнее. А посему возьмите деньги, а когда продадите свою имению, тогда колье мне вернете и будемте считать, что мы с вами имеем только поверхностное знакомство.

Граф, видно, насупился, осерчал, да только где уж? Крыть-то ему нечем-с. Вы, говорит, Елизавета Михайловна, как хотите, можете меня хоть сейчас из дома выставить, только помните, что я вас оченно люблю и отказываться от своих чувств не собираюсь. Что она ему ответила, я не знаю, поскольку в этот самый момент услышал я, как наверху, в кабинете, дверью хлопнули. Стало быть, его превосходительство подремали, да и проснулись. Я мигом от двери отошел и стал подниматься ему на встречу. Он мне, мол, где был, Аполлинарий, я и сказал, что, на минутку отлучался. Вместе мы спустились в гостиную, и граф тут же поднялся прощаться.

А дальше все сложилось для меня самым наилучшим образом, потому как Елизавета Михайловна сами меня в конфиденты своих affаire de coeur назначили. А случилось это на следующее утро. Я как раз только успел подняться и одеться, как в мою комнату деликатно постучали и я, открыв дверь, с удивлением обнаружил за ней саму Елизавету Михайловну. Хозяйка была взволнована и бледна и, по всему заметно, что пребывала в изрядно ажитации.

– Доброе утро, Аполлинарий, – сказала она, – позволишь войти?

– О, конечно, конечно, Елизавета Михайловна, проходите.

Елизавета Михайловна вошла и, заламывая руки, принялась мерить шагами мою комнату, видимо, не зная, с чего начать. На ней было надето светло-бирюзовое шелковое дезабилье и в тон ему чепчик, и, в зарождавшемся свете дня, она казалась чудо какой миловидной. Я не мог не признать, что кузина моя действительно красивая женщина, а потому и простительны ей флирты и романы. Согласитесь, разве может такая записная красавица не иметь поклонников? Никак-с нет-с, невозможно. А, значит, возможны и увлечения. Однако, passons.

Наконец, видимо, решившись окончательно, Елизавета Михайловна остановилась посреди комнаты и подозвала меня к себе.

– Аполлинарий, милый, – сказала она глубоким контральто, и тут я подумал, что дельце-то еще может и выгореть, – подойди, у меня к тебе просьба.

Я подошел и поклонился, всем своим видом выражая полную готовность послужить ей, хотя бы даже до смерти (слава Богу, что этого не требовалось!).

– Послушай, Аполлинарий, – смущаясь, начала она, – ты не мог бы кое-что для меня сделать?.. Мы ведь родственники, так что такие поручения между людьми близкими имеют место быть. Дело это деликатное и я могу тебе доверить его только если ты пообещаешь, что останешься мне верен и сохранишь все в тайне… От всех, даже от Валерия Никифоровича.

– Не извольте беспокоиться, Елизавета Михайловна, – с готовностью ответил я, а сам думаю, если они про родственные связи заговорили, то все еще может по-моему обернуться. – Все сделаю, как вы того просите.

– Спасибо, родной, – она с минуту помолчала, разглядывая меня, а затем, кивнув сама себе, изложила, наконец, суть своего поручения.

Заключалось оно в том, чтобы я пошел сегодня по одному адресу к некому ювелиру по фамилии Рудинштейн, проживающему на улице Часовенной, в собственном доме. Мол, с этим человеком будет предварительная договоренность и поэтому он меня ждет нынче же, около полудня. Как я понял, договоренность у него была с графом. Там мне нужно оставить колье и взять у него вексель на определенную сумму, который затем следует отвезти к Успенскому. Передать графу вексель и вернуться домой, вот, собственно, и все.

Предваряя мои возможные вопросы, отчего, мол, понадобилось это выполнить и почему нужно отдать деньги графу, она, краснея, как гимназистка, сказала, что граф проигрался, что обычное среди мужчин явление, и ему сейчас нечем платить, потому она, имея к Успенскому особое дружеское (конечно, кто бы только сомневался!) расположение, решилась ссудить ему сумму.

Я, ясное дело, ничуть не удивился (ведь я и без этого все уже знал) и без колебаний согласился выполнить поручение. Я также ничего не стал пока говорить ей о своей осведомленности, в мои планы входило другое.

Итак, сразу после завтрака, я отправился к ювелиру, по дороге размышляя, почему это граф сам не стал закладывать колье, а затем понял, что затея Елизаветы Михайловны придумала тонко. Посудите сами, если бы фамильную драгоценность заложил посторонний человек, да еще такой, о котором в городе все знают, что он игрок и не прочь приударить за хорошенькими женщинами, тут бы всем сразу, в случае огласки, стало ясно, куда ветер дует. А так, получается, что я, на правах родственника, мог заложить колье и по каким-то семейным причинам. Мало ли на что женщине деньги могут понадобиться. Даже если и узнают о закладе, все равно, дальше семейных разбирательств дело вряд ли пойдет.