Похищение

— Позвольте уточнить, правильно ли я вас поняла. Вы сбежали с дочерью, поскольку боялись за ее безопасность, но не прошло и недели, как вы отвели ее в притон и сделали соучастницей преступления?

— Хорошо, — неохотно признает Эндрю. — Все вы правильно поняли.

— Вы ни разу не позвонили Элизе, чтобы сообщить, что ее дочь жива и здорова.

— Нет. Мы не поддерживали связь. Я не хотел, чтобы у нее была возможность выследить нас.

— И дочери своей вы не сочли нужным сообщить, что ее мать жива и здорова.

— Не счел.

— Но почему, мистер Хопкинс? Вашей дочери исполнилось восемнадцать более десяти лет назад, она бы все равно уже не вернулась под опеку матери. Опасность, как вы ее представляли, миновала. Если вы хотели защитить Бетани, а защищать ее уже было не от чего, зачем было продолжать скрываться от бывшей жены?

— Я все равно не мог ей рассказать.

— Потому что знали: вы преступник. Вы знали, что нарушили закон.

— Причина не в этом, — качает головой Эндрю.

— Вы скрывали факт похищения, так как боялись уголовной ответственности за содеянное.

— НЕТ! — слишком громко выкрикивает Эндрю.

Я возвращаю купюру Крису.

— Тогда почему же, мистер Хопкинс?

— Потому что Элиза должна была оставаться мертвой, чтобы мы жили по-старому. Мы с Делией были счастливы. Если бы я сказал ей правду, мы бы лишились этого счастья. Я не хотел рисковать.

— О, я вас умоляю… — ехидничает Эмма. — Вы рисковали только разоблачением, только своей свободой.

Эндрю пристально смотрит на меня.

— Вы понятия не имеете, какой я человек.

Прокурор возвращается к своему столу.

— Думаю, вы ошибаетесь, мистер Хопкинс. Я прекрасно понимаю, какой вы. Я считаю, что вы неуравновешенный человек, который лжет и совершает глупости, когда растерян.

— Протестую!

Но Эндрю уже не слышит меня — он сосредоточил все внимание на Эмме, которая снова направляется к нему.

— Это правда, что вы уже имели неприятности с законом из-за своего необузданного темперамента?

— Я не знаю, что вы имеете в виду.

— Узнав, что ваша жена завела роман с мистером Васкезом, вы совершили на него нападение.

— Да.

— Вы ужасно разозлились.

— Да.

— Он был с вашей женой и вашей дочерью, так?

— Да. — Голос Эндрю натянут как струна.

— И вы не хотели спускать ему это с рук.

— Точно.

Я напрасно пытаюсь поймать взгляд Эндрю, сфокусировать его внимание, прежде чем спровоцированная Эммой ярость вырвется наружу. Я никогда еще не видел его таким. Глаза его стали темными и твердыми, как агат, лицо перекосилось.

— Я видел, что он делает…

Эмма подходит к нему вплотную.

— И вы решили избить его до потери сознания, верно, мистер Хопкинс? Вы набросились на него на глазах у трехлетнего ребенка.

— Я не…

— Вы увидели то, что вам не понравилось, то, что оскорбило ваше самолюбие, и, вместо того чтобы взвесить все возможные варианты, вы взяли на себя смелость уладить все по-своему, не задумываясь, кто при этом пострадает и какие законы будут нарушены…

— Вы не…

— Вы нарушили закон тогда и сделали это снова, когда похитили Бетани Мэтьюс, так ведь?!

Теперь уже даже мне видно, как он дрожит.

— Он развращал мою дочь! Этот сукин сын развращал ее и продолжал делать это полгода спустя. Тогда я ее и увез.

Даже если бы в этот момент рухнул потолок, это шокировало бы меня меньше. Признание повергает всех нас в транс: Эмму, судью, меня. Я оглядываюсь в поисках Делии и нахожу ее по белому овалу лица.

— Протестую, Ваша честь! — кричит Эмма, придя в себя первой. — Это заявление ничем не подтверждено.

Я понимаю, что должен действовать, но не могу оторвать глаз от Делии. Она вянет в одночасье, как стебель молочая, из которого вырвали сердцевину. Боковым зрением я как в тумане вижу Криса, идущего к трибуне.

— Разумеется, не подтверждено. Если бы у нашего клиента имелись доказательства, он своевременно предоставил бы их правоохранительным органам и мы не сидели бы здесь сегодня. Но мистеру Хопкинсу пришлось незамедлительно среагировать…

Судья стучит молоточком, призывая к порядку. Я вижу, как Фиц обнимает Делию и шепчет ей на ухо слова поддержки. Я разворачиваюсь лицом к главной сцене.

— Ваша честь, я прошу объявить перерыв. Мне нужно побеседовать с клиентом.

— Исключено! — вопит Эмма. — Их нельзя отпускать в конференц-зал. Если подсудимый сказал на слушании что-то, о чем не был извещен его адвокат, пусть сам справляется с последствиями.

— Мистер Тэлкотт, — говорит судья, — я не понимаю, что здесь происходит. Похоже, вы тоже. А потому, будьте добры, скажите, что я заблуждаюсь.

Я смотрю на Эндрю и вспоминаю, как однажды он научил меня карточному фокусу. Фокус был несложный, обычная ловкость рук, но по моей реакции можно было подумать, что я превратился в Дэвида Копперфильда. Эндрю только смеялся и приговаривал: «Это просто пыль в глаза».

Теперь же карты спрятаны в рукаве у меня. Я нарушаю первое правило прямого допроса: задаю вопрос, ответ на который не знаю и не желаю знать.

— Эндрю, — прошу я, — расскажите об этих… домогательствах.