Пока с безмолвной девой

Наглый взгляд, бесцеремонность эстрадного фигляра. Лощёная кукла! И, небось, срывал оглушительные аплодисменты. Я понимал, чем он был мне так неприятен — и, увы, чем притягивал к себе инфанту. Похоже было, что игра зашла слишком далеко.

«Ваша скромность сочетается с гордостью, втайне вы презираете окружающих, ибо знаете, что вы на три головы выше их всех… Я вижу для вас две дороги. Обе ведут далеко… Но я-то, в отличие от вас, сомнений не испытываю. И смело выбираю для вас первую».

Что это должно было означать?

«Да, — бросил гость, скосив глаза в мою сторону, ибо угадал мою мысль, — у каждого из нас несколько дорог. Но выбирать приходится только одну. Вот так; запомните это, молодой человек».

Он умолк; все ждали продолжения. Он повернулся к Лине.

«Вы не занимаетесь так называемой общественной работой, вдобавок ваша анкета… скажем так: небезупречна. Надо ли говорить о том, что всё это затруднит ваше продвижение».

Неожиданно гость продекламировал:

Al Rey la hacienda y la vida
se ha de dar, pero el honor
es patrimonio del alma,
y el alma solo es de Dios.[2]

«Вы, конечно, помните, чьи это строки. (Лина кивнула). Да! — воскликнул артист и развёл руками. — Или карьера, или честь, так уж повелось на этом свете. Вам будут ставить палки в колёса. Из зависти, моя милая, из зависти! Опять же анкета… Но! — Он поднял палец. — Ум, талант, блестящие успехи — ведь вы и теперь говорите по-испански лучше всех присутствующих — преодолеют всё. Ваш руководитель видит в вас будущее светило, он просто не говорит вам об этом, из педагогических соображений… Больше того. Смею ли я сказать вслух, о чём вы давно уже догадались? Разумеется, вы не делаете никаких шагов навстречу… И всё же это произойдёт. Поздним вечером, в кабинете завкафедрой, когда однажды вы окажетесь наедине, он, наконец, скажет вам… Что вы ему ответите?»

Прорицатель уставился в недопитый стакан, задумчиво крутил его двумя пальцами и молниеносно опустошил.

«Каковы бы ни были ваши чувства к нему, — впрочем, вы неспособны отдаться без любви! — что бы ни случилось, ваши успехи будут всё удивительней. Кто же не знает, что шеф — известный учёный. Он пробьёт для вас научную командировку, вы поедете вместе… Вы увидите древнюю Саламанку, собор Пиларской девы в Сарагосе, вместе с вашим возлюбленным, в толпе паломников, вы будете стоять перед собором Сантъяго де Компостела. Авторитет учителя будет вам помогать и дальше, и со временем вы займёте кафедру. Ваш бюст, Лина… — само собой, я имею в виду не женский бюст — украсит когда-нибудь вестибюль Академии».

Должен сказать, что впечатление от этой развязности было самое удручающее. Вдруг опять раздался стук в коридоре. Предсказатель будущего обратил медленный взор к дверям.

«Кто-то ломится к нам», — сказал он.

Пауза, стук повторился.

Он махнул ладонью. «Не имеет значения; постоит и уйдёт. Сидите, это вам показалось…»

Стук повторился.

«Какая наглость! Нет, больше он не посмеет. — Прорицатель щёлкнул пальцами. — Вот так. Никого нет и не было. А вот вы — вы там — подойдите, прошу вас». Вася Скляр, к которому это относилось, не потрудился встать с места. «Прошу», — мягко повторил гость.

Нахмурившись, Вася Скляр озирал тарелки и рюмки. Чародей подождал и заговорил снова. Он всё понимает, сказал он. Василий — не мальчик, он повидал жизнь. Как видно, в этой компании он единственный, кто не поддался внушению. Ибо искусство есть внушение! Всё, что здесь происходит, чтение будущего, — будем откровенны, — не более, чем внушение.

«Шарлатанство, не так ли? — улыбнулся гость. — Заезжий циркач разыгрывает публику. А? Как вы полагаете?»

Тут я снова подумал о фокуснике, открывающем публике свой секрет. Открыть-то он откроет. Но затем последует нечто сверхъестественное.

«Разыгрывает или не разыгрывает, — мрачно возразил Скляр, — только я не собираюсь тут…»

«Вы хотите сказать: не собираюсь быть подопытным кроликом? О, ради Бога, разве я настаиваю? Друзья мои… Ни один артист, будь он даже знаменит, никогда не может быть уверен в успехе. И, я бы даже сказал, тот, кто абсолютно уверен в себе, кто, выходя на сцену, в убийственном сиянии прожекторов, один на один с многоглазой публикой, не испытывает волнения, страха, ужаса… — тот не артист! И потом, что это, собственно, значит: читать будущее? Разве будущее — это письмо, написанное симпатическими чернилами, и нужно только провести мокрой ваткой, чтобы проступили слова и строчки? Разве то, что нас ожидает, кем-то предустановлено, проложено раз и навсегда, как рельсы, с которых невозможно свернуть? А что если вы сели по ошибке не в тот трамвай, поехали в другом направлении? Или произошла авария на линии, вы пошли пешком и заблудились. Или вовсе передумали, вернулись домой… Сколько непредвиденного, какая тьма случайностей! И нас ещё будут уверять, что судьба прокладывает себе дорогу сквозь эту чащобу! Скажите, — он обратился к Васе, — ведь вы, кажется, играете на скрипке?»

Вася Скляр пожал плечами, не сказал ни да ни нет.