Пока с безмолвной девой

Проезд Серова или как он теперь называется. Никто никогда не сможет ответить, кто такой был этот Серов. Никто не помнит, никому не придёт в голову, что на углу была когда-то керосиновая лавка. Огромными буквами — не курить, всё обито железом, жёлто-серебристая струя льется из крана в железное корыто, продавец в клеёнчатом фартуке красной, лоснящейся ручищей, литровым черпаком наливает серебряный керосин, вытряхивает капли из воронки, очередь с бидонами, с бутылками на верёвочке, и этот запах.

Ещё немного — покажется полукруглый, наподобие туннеля, вход в метро. «Где такие люди, настойчивые люди…» А ведь мы даже помним, хоть и смутно, шахту метрополитена в переулке, рядом с чехословацким посольством. «Они сказали, будет сдана работа в срок! Кессонщики, бетонщики… Бетонщики, кессонщики… Где такие люди? На Ме Тро!».

Осанна! Гремит и ликует хор всесоюзного радиокомитета. Срок, метро, ублюдочная рифма в духе тридцатых годов. Что такое срок? Схватить срок, тянуть срок. Влепить новый срок. Всё слепилось вместе на улицах старого города, башня с квадратными часами, с гигантским портретом генералиссимуса, а там Земляной Вал, поворот на Покровку мимо кинотеатра «Спартак», Маросейка, Ильинка, ночные переулки, глухие ворота. Мигающая сигнализация, сами собой раздвигаются чугунные створы, а там двор, тусклые огоньки, этажи камер.

Чуть дальше… но машина успела свернуть, взвизгнули тормоза, пассажир очнулся. Знакомый дом из времён детства. Фасад обманчив. «Свой!» — кричат ему окна. «Чужой», — бубнит подъезд. Приехали: тёмная лестница с дореволюционными перилами, по таким перилам съезжали на животе сто лет назад. Провожатый ведёт клиента, звякнула цепочка, на пороге встречает хозяин, приземистая бородатая личность, интеллектуал-громила, с кольцом в ухе и золотым крестиком на шее, в куртке иноземного покроя, в необъятных джинсах. Мяукает кот. После чего молодой человек в перстнях, доставивший гостя, деликатно исчезает.

Трудно понять, что это за квартира: музей, жилище коллекционера или антикварный магазин; впрочем, хозяин — известное лицо: не то историк, не то писатель-фантаст; вернее, то и другое; разбойная внешность — модный стиль. Кинжалы и арбалеты. На бархате, за стеклом кресты, медали, звёзды, сейчас можно без особых усилий приобрести полного Георгиевского кавалера, можно Отечественную войну. Заметьте, подлинную. Желаете посмотреть?.. Не интересуетесь. А что же вас интересует?

Я полагал, промолвил приезжий, что с вами договорились.

«Со мной?.. Ошибаетесь, драгоценный, со мной никто ни о чём не договаривался!» Должен был позвонить Павел Евгеньевич. «Какой Павел Евгеньевич? Кто такой Павел Евгеньевич? Не ведаю никакого Павла Евгеньевича. Да вы проходите, милости прошу».

Писатель подталкивает гостя в комнатку рядом. «Рюмочку коньяку?»

О, сказал гость, мельком взглянув на этикетку. Хозяин развёл руками: «Другого не держим».

III

Перехватив взгляд посетителя, густобородый детина поднялся и снял с полки несколько книг, стоявших на виду, — пёстро разрисованные переплёты.

«Интересуюсь, как видите, историей. Российская история, это, я вам скажу, непочатый край. Всё сфальсифицировано коммунистами».

Иностранец переворачивал страницы.

«Вот так… вы, конечно, там, как бы это сказать, маленько отстали. А вот кстати: известно ли вам, при каких обстоятельствах было совершено это изобретение?»

Какое изобретение, спросил гость.

Хозяин показал на блюдце с нарезанным лимоном.

«Тоже, я бы сказал, часть отечественной истории. — Короткий вздох. — За то, чтобы у нас всё было о-кэй. За нашу родину, нашу мать, едри её в корень. Родину забывать нельзя!»

Он опрокинул пузатую рюмку в волосатый рот, с наслаждением обсосал дольку лимона.

«Император Александр Третий, да будет вам известно, был большим почитателем и коллекционером коньяков. Вообще знал толк в выпивке… Так вот».

Разговор продолжается, между тем из нижнего ящика извлекается нечто, на свет является картонная коробка.

«Да, так вот: знал, я говорю, толк. Но, к несчастью, врачи определили болезнь почек. Прописали его величеству витамины, лимоны, ни капли спиртного. За этим следила сама царица. А знаете, кто она была?»

Коробка лежит на столе, писатель протягивает ладонь. Иностранец отсчитывает серозелёные сотенные бумажки. Небрежно-внимательно, большим пальцем, держа пачку в другой руке, хозяин пересчитывает.

«Ты мне мешаешь. Брысь». Кот разгуливает, задевая хвостом за брюки покупателя.

«Она была датчанка. Все русские царицы были немками, а она датчанка. А датчане, знаете ли, отъявленные трезвенники. Ну и вот, однажды она входит, государь в это время сидел со свитским генералом: естественно, выпивали. Увидал жену — и бутылку в сапог. А сам сосёт лимонную дольку, соблюдает диету. И, представьте себе, получилось исключительно удачное сочетание. За границей как-то не признают наш приоритет».

За границей, возразил гость, коньяк не принято заедать лимоном.

«Тем хуже. Ещё рюмочку? На посошок?».