Пока не побежали крысы

Ни платочками, ни трусами мы не махали. Не было сил. Мы лежали и смотрели, как "Френсис Дрейк" приближается к нам - огромный, белый, будто только что выкрашенный, со снежно-белыми парусами, украшенный флажками, шарами-как при пересечении экватора.

Капитан,в белом парадном кителе, рассматривал нас в позолоченную подзорную трубу, а перед мостиком, в тени, судовой оркестр исполнял марш "Пошли со мной, Хуанита".

"Френсис Дрейк" деликатно подошел к нам слева, чтобы прикрыть нас от солнцепека.

Капитан дал знак оркестру остановиться, взял сверкающий рупор и произнес традиционную фразу при встрече с потерпевшими кораблекрушение:

- В чем нуждаетесь, господа?

- Воды, два бутерброда и лосьон от солнечных ожогов, - ответил дон Родриго.

На корабле все были потрясены. Один из оркестрантов упустил свою трубу в воду.

- А не хотите ли погостить у нас? - спросил, заикаясь, капитан.

- Спасибо, сеньор, - поклонился дон Родриго. -Благодарим за приглашение и желаем вам приятного и плодотворного путешествия и успешного его завершения.

Здесь я потерял сознание и не слышал, чем закончился обмен любезностями. Очнулся я, когда корабль уже был в миле от нас.

- Дон Родриго, - спросил я, - почему?

Старый морской волк не ответил. До нас донеслись знакомые крики, команды, боцманские свистки. А потом - долгое и скучное бульканье.

"Френсис Дрейк" утонул, и на поверхности расползлось большое масляное пятно.

- Всегда так, - сказал задумчиво дон Родриго. -Был корабль, и все у него было, чтобы называться кораблем, и вдруг-ни корабля, ни капитана, ни ведомостей. .. Только масляное пятно. А иногда и его нет...

- Ну почему, дон Родриго?

- Не знаю, юнга, не знаю. Многое я пережил -десять кораблекрушений, четырнадцать капитанов, пять переучетов, восемь сокращений, но не знаю. Знаю только одно - не садись на обреченный корабль.

- А как распознать, что он обреченный?

- Очень просто, юнга. На нем - все как на "Френсисе Дрейке" - и музыка, и парадные мундиры...

И дон Родриго задымил своей маленькой скандинавской трубкой и уставился на горизонт, откуда непременно должно было показаться судно без парадных мундиров и духового оркестра. Я же стал описывать события на клочке оберточной бумаги, чтобы сберечь о них память, если не дождемся корабля.

Бумага неприятно попахивала занзибарской брынзой, но со временем этот запах улетучится и останется только запись, а она - сущая правда, клянусь св. Терезией де Кордова!